Средневековые города Бельгии

Однако когда только началась борьба за инвеституру, император мог еще рассчитывать на серьезную помощь. Так, он мог полагаться на Вильгельма Утрехтского и, в особенности, на того самого Отберта, который остался непреклонно верным ему и в столицу которого он бежал, чтобы закончить здесь свои дни[166]. Вокруг этих людей группировались убежденные сторонники правящей партии. Льеж был тогда одной из последних твердынь имперской церкви. Зигеберт из Жамблу обрушивался: отсюда на папу Григория VII с аргументацией, которая впоследствии была воспринята галликанской церковью XVII века в ее борьбе с теорией ультрамонтан. Нетрудно убедиться в том, что в развернувшейся тогда борьбе двух противоположных точек зрения, под видом религиозно-политических разногласий столкнулись друг с другом французское и немецкое влияние в Лотарингии. При этом валлон Зигеберт защищал немецкую церковь, фламандец же Поппо занят был проведением здесь реформы церкви на французский образец, которую он ввел также и в Германии. Впрочем, не могло быть никаких сомнений относительно исхода борьбы. Весь народ, возбужденный пламенной проповедью монахов, был всецело на стороне церковной реформы. С невероятной яростью обрушился он на женатых священников. Освященные ими причастия попирались ногами, отказывались причащаться у них и предпочитали лучше не покоиться в освященной земле, чем быть в ней похороненными ими[167]. Светская аристократия, проникнутая столь пылкой религиозностью, находила теперь в своих религиозных убеждениях то оправдание, которого ей до сих пор не хватало при ее восстаниях против епископов и императоров. Присягать прелатам, повинным в симонии или отлученным от церкви, стало для нее вопросом совести. Призывы папы, обращенные к Роберту Фрисландскому (10 ноября 1076 г.) против священнослужителей, повинных в прелюбодеянии[168], встречали у феодальных аристократов очень сочувственный отклик. Чтобы защитить себя от нападок последних, епископы были вынуждены отойти от императора, так как их верность ему неминуемо ставила их под удары их исконных врагов. Что касается немногих светских вассалов, желавших остаться верными императору, то их положение было еще более тяжелым. Папа Григорий VII поддерживал притязания Теодориха Верденского и Альберта Намюрского[169] против Готфрида Бульонского, в котором он опасался увидеть нового Готфрида Горбатого.

При этих обстоятельствах феодальный партикуляризм необычайно усилился. Успехи, достигнутые имперской церковью на протяжении целого столетия, в течение нескольких лет сошли на нет. Под напором двух объединенных сил — феодалов и религиозной реформы — прежняя система распалась по всем швам и рухнула. Нидерландские феодалы использовали в своих интересах спор об инвеституре, от которого зависели судьбы Европы. Графы Генегауские, Лувенские, Голландские, Намюрские, Лоозские окончательно упрочили тогда свое положение. Утрехтский епископ был побежден графом Голландским, и отныне это большое северное княжество могло развиваться свободно, несмотря на все противодействие Империи. Графство Генегау, которое одно время при Теодуэне, казалось, должно было сделаться частью льежского епископства, добилось теперь только номинальной зависимости от него. Одновременно под влиянием французских идей, а также ощущавшегося всеми отсутствия безопасности и все возраставшей слабости епископов в Лотарингии распространился новый институт. Мир божий, к которому в свое время отказался присоединиться Гергарт из Камбрэ, введен был Генрихом Верденским (1081 г.) в льежском диоцезе, и отсюда он, подобно клюнииской реформе, следствием которой он, по существу, являлся, проник также и в Германию.

Франция искусно воспользовалась этой запутанной ситуацией. Филипп I, поддерживаемый графом Фландрским, добился в 1093 г. от папы восстановления Аррасского диоцеза, объединенного до этого с диоцезом Камбрэ. Это был первый успех, достигнутый династией Капетингов в Нидерландах, в ущерб Германии[170].