Средневековые города Бельгии

Император назначил его преемником Генриха Лимбургского, предоставив, таким образом, впервые герцогские полномочия представителю местного рода (1101 г.)[171]. Еще хуже было то, что Генрих V, борясь со своим отцом, в свою очередь в 1106 г. передал герцогские полномочия Готфриду Лувенскому. Благодаря этому дом Ренье Длинношеего достиг цели, которой он добивался веками. Лишившись герцогского титула со времени Гизельберта, он вновь обрел его в разгар смут, раздиравших Империю. Но герцогство, которого он наконец добился, существовало лишь на словах. Подобно епископству, оно потеряло всякое значение и смысл. Оно фактически исчезло уже вместе с Готфридом Горбатым.

Во время этого развала герцогской власти Генрих IV, отлученный папой от церкви и низложенный своим сыном, явился искать себе пристанища в Льеж. Этот большой валлонский город стал последним убежищем германского императора, преданно охранявшим последние дни его трагического жизненного пути. Епископ Отберт отдал в распоряжение своего государя свои богатства и свои войска, навербовав ему сторонников среди окрестного дворянства. Его рыцарям и горожанам удалось отбить у моста Визе нападение Генриха V, надеявшегося без труда прогнать своего отца из города, где он обрел, наконец, некоторый покой[172]. Народ, потрясенный несчастиями старого монарха, почитал его как святого, и когда он умер (7 августа 1106 г.), то около его гроба разыгрались странные сцены. Давили друг друга, чтобы получить возможность дотронуться до Него, крестьяне покрывали его предназначенными для посева семенами, в надежде, что засеянные ими поля дадут потом обильные всходы.

Похороны Генриха IV, погребенного ввиду его отлучения от церкви без всякой пышности и церковных песнопений за пределами города в маленькой не освященной еще часовне Корнион, были печальными похоронами императорского режима в Лотарингии.

В течение нескольких месяцев, проведенных им в Льеже, Генрих мог убедиться, насколько времена переменились. Около него Отберт вместе с еще несколькими сторонниками императорской власти защищали заведомо обреченное дело; но какие перемены произошли тем временем вокруг! И как эта оставшаяся верной ему группа людей была изолирована! Все взгляды обращены были уже не на Империю, а на Иерусалим[173].

Ничто так красноречиво не свидетельствовало о религиозной и политической эволюции, происшедшей в Лотарингии, как тот энтузиазм, с каким она приняла участие в крестовых походах. Это важнейшее начинание, столь соответствовавшее нравственным идеям, а также социальной и политической обстановке XI века, нашло, пожалуй, свое наиболее полное выражение в областях, расположенных на левом берегу Рейна. Лотарингский крестоносец являлся крестоносцем в лучшем смысле этого слова, и Готфрид Бульонский недаром остался в представлении народа наиболее совершенным образцом служителя Иисуса[174].

В то время, как во Франции крестовые походы были до известной степени национальным делом, в то время, как нормандцы и провансальцы отправлялись в поход не без задней мысли о добыче и завоеваниях, паломники Брабанта, Генегау, Фландрии и Голландии стремились лишь к освобождению гроба господня. Они находились всецело под обаянием христианского и рыцарского идеала. Они были подлинными и законченными папскими воинами. Крестовый поход был для них не чем иным, как христианским и европейским делом. Охваченные стихийным порывом, они двинулись в Иерусалим, под руководством того самого герцога, светская власть которого была так слаба, но который уже в силу своего титула, призван был вести их отряды на Восток. Армия Готфрида резко отличалась от других армий, вроде, например, войск Боэмунда Таренского или Раймунда Тулузского. В ней не было ничего от национальной армии. Она была двуязычна, подобно стране, из которой она происходила. Валлоны, немцы и фламандцы шли в ней бок о бок под руководством князя, говорившего на их языках и одинаково хорошо знавшего их обычаи и умонастроения. Во главе своих войск Готфрид предстает перед нами, как какой-нибудь Ренье Длинношеий или Гизельберт, у которого феодальный дух сменился религиозным энтузиазмом. Под его руководством объединились люди различных национальностей, давно уже подготовленные благодаря тем влияниям, которые они испытали на себе, к участию в общем деле. Все эти народы с такой же легкостью восприняли религиозный и рыцарский идеал, пришедший к ним из Франции, как они когда-то заимствовали каролингские учреждения. В эпоху крестовых походов они еще раз сыграли в отношении обоих больших западноевропейских народов ту роль посредников, которая, казалось, была отведена им историей. Подобно тому, как клюнийская реформа, мир божий и рыцарство перенесены были ими в Германию, точно так же благодаря им Германская империя приняла участие в самом крупном начинании, которое когда-либо затевалось христианской Европой[175].

IV