Такая предприимчивость свидетельствует не только об энергии и силе духа, но и о здоровье общества; она была бы невозможна без врожденной силы, которая составляет одну из характерных черт XI в. Плодовитость семей в то время характеризует и дворянство и знать; молодежи много; ей тесно на западе, она хочет пытать свою судьбу заграницей. Армии полны наемников, coterelli или brabantiones предоставляли себя всякому, кто хотел воспользоваться ими. Из Фландрии и Голландии отряды крестьян снимались с XII в., чтобы осушать топи на берегах Эльбы. Всюду были налицо крупные армии; отсюда же проекты росчистей земли, и устройства плотин на реках. Не видно, чтобы от римской поры до XII в. площадь культурной земли возрастала так стремительно. Монастыри вели хозяйство почти всегда на старых поместьях и ничего не делали, чтобы уменьшить леса; пустыри и болота находились в пределах их поместий. Совсем другое вышло, когда рост населения позволил эти непродуктивные земли лучше использовать[60]
. Около 1900 года начался период переделов, продолжавшихся до конца XII века. Европа колонизовалась вследствие роста населения. Сеньоры и крупные собственники наперерыв основывали новые города, куда собирались "младшие дети" в поисках наделов. Стали сводить большие леса, во Фландрии около 1150 г. появился первый polders (земля, окруженная плотиной, отвоеванная у моря)[61]. Орден цистерцианцев, основанный в 1018 г., принялся за расчистку земли. Легко представить себе, что рост населения и прилив возобновленной общей деятельности, причиной и результатами которой он был, сначала подействовал благодетельно на сельское хозяйство. Но это условие вскоре будет иметь такое же действие на торговлю.XI столетие ставит нас лицом к лицу не только с усилением земледелия, но и с торговым оживлением; последнее получало импульс из двух центров: один лежал на юге, другой на севере: Венеция и Фландрия. Соприкосновение с иностранной торговлей, поддерживаемой в этих двух пунктах, повело к ее дальнейшему расширению. Это же могло произойти и в другом месте. Торговая деятельность могла оживиться в силу направления всей экономической жизни. Как торговля Запада исчезла вместе с падением ее внешних рынков, так она возобновилась, когда рынки открылись. Венеция, влияние которой ощущалось с самого начала, имела признанное, особое место в экономической истории Европы. Подобно Тиру, она проявляет исключительно торговый характер. Венецию основали беглецы, спасавшиеся от гуннов, готов, лангобардов; они искали убежища на бесплодных островках, как Риальто, Оливоло, Спиналюнга, Дорсодуро[62]
. Чтобы существовать в этих болотах они должны были использовать всю свою изворотливость и бороться против самой природы. Всего нехватало; даже пресной воды для питья. Но достаточно было моря, чтобы могла просуществовать та группа людей, которая умела использовать обстановку. Рыболовство и добыча соли доставляли непосредственные средства существования венецианцам. Они оказались способными обеспечить хлеб обменом своих продуктов с жителями соседнего побережья.Таким образом, самые условия, среди которых жили венецианцы, вынуждали их к торговле. Они имели энергию и талант обратить в свою пользу те неограниченные возможности, которые им предоставляла торговля. В VIII веке население Венеции так увеличилось, что был создан новый морской диоцез.
В эпоху основания города вся Италия принадлежала Византийской империи. Благодаря островному положению Венеции, завоеватели, которые последовательно господствовали над полуостровом, сначала лангобарды, потом Карл Великий, наконец, позднее германские императоры — не были в состоянии увенчать успехи свои попыткой овладеть Венецией. Она оставалась, в силу этого, под господством Константинополя, составляя таким образом у конца Адриатики и подножия Альп изолированный форпост византийской культуры. В эпоху отделения западной Европы от Востока, Венеция продолжала быть его частью. Венеция не переставала оставаться в орбите влияния Константинополя. Через водный путь она была подчинена притягательной силе этого большого города и сама росла под его влиянием.
Константинополь самый большой город в XI в. на Средиземном море; его население около 1 000 000; оно было очень деятельно.[63]
Оно не довольствовалось, подобно населению республиканского и императорского Рима, тем, чтобы потреблять не производя; оно с ревностью, которую фискальная система стесняла, но не задушила, отдавалось торговле и промышленности.