Средняя Эдда

– Какая еще дочь?

Не отвечает.

– Олег, не валяй ваньку.

Какой еще Олег? Что за пурга?

– Слушай, – сказал Илья, – про дочь не по адресу. Я тут про картинки.

У них же вроде не было детей? И у нас с Настькой, слава богу, не было. А дочь… может, у него до этого была? Дима что ли? Или Денис?

– Давай без всякого хуеплятства, а?

– Своим кураторам передай, что дальше – только с Настей, – говорит.

Хрена себе заявления.

– Ты в своем уме? – спросил Илья. – Какая Настя? Какая дочь? Мы о чем тут вообще?

Этот ударил. Только в последний момент Илья чуть посторонился и лишь поэтому сохранил целыми зубы. В глазах заискрило. А этот лепит еще и еще.

Перехватив фонарь как кастет, Илья резко рванул вниз и оттуда, из полуприседа, дважды залепил этому уроду – благо закрываться тот и не думал.

Помогло, отъехал назад, капает красной водичкой на пол.

– Совсем ты в мозг раненый! – заорал Илья, приподнимаясь и трогая языком разбитые десны.

Бляха, зачем меня к нему послали? Что за нахер?! Да ему не то что рисунки, ему 50 копеек нельзя давать – он ими людей резать начнет! Вон, стоит и смотрит совершенным психом. Как бы еще раз не прыгнул.

– Передай, что без Насти ничего не будет, – повторяет.

Точно псих.

– Ладно, – сказал Илья, сплевывая кровь, – я тогда пошел. Без тебя, сука, обойдемся.

– Это едва ли, – говорит этот. – Рисунки оставь и выкатывайся.

* * *

Всегда выбирают что-то в этом роде. Может, они их оптом скупили?

Сидит человек и обзванивает Владимир, Калугу, Тулу разную. У вас нет свободного подвала в девятиэтажке? Не гексоген. Славяне.

Всё может быть.

Но подвалы – ладно. Зачем они этого-то ко мне подсылают? Знают же. Или нет? Почему все обязаны знать, что там у меня с кем? Вот это «я закрою глаза, и мир пропадет» надо бы в себе душить. Тоже мне, Нео.

Но Настя наверняка знает. Потому и перестала приходить сама.

– Где моя дочь? – спрашиваю я этого.

Воткнуть бы ему правой в сощуренный глаз.

Закрывается от фонарика, пятится.

– Забываешься, – говорит.

Волосы отрастил. Черные, аккуратные, ни одного седого. Сколько ему, кстати?

– Это ты забываешься, Олег.

– Какой еще Олег?

Он опять – Ольга не твоя дочь. Не докажешь. Права родительские.

Нет, не правой, левой – в ухо! А вот теперь – снизу. И снова – в клацнувшие зубы!

Он мне тоже дважды: глаз и скула.

Чья же она дочь, если не моя, говнюк? Знаешь, как она радовалась, когда я доставал елочные игрушки? А как мы с горки в материном дворе катались? Она говорит: папа, чур ты – санки! И кукла у нее – я из Японии привез – с фиолетовыми волосами. Каей зовут. Это мы мультик Миядзаки смотрели – про Долину ветров.

– Скажи Насте, – говорю, трогая опухающее веко, – что в следующий раз буду говорить только с ней.

Этот скалится.

– Совсем, – отвечает, – ты в мозг раненый.

Она не приходит уже год. Год и двадцать четыре дня. Встроенный шагомер считает, даже если ты его и не думал включать.

Она не приходит, а я жду ее по этим вонючим подвалам. Низачем. Чудес не бывает. Я знаю, конечно, знаю. Но всё лучше, чем пустой платяной шкаф. Чем недособранный пиратский корабль из лего.

Пока она держит связь, я буду изворачиваться, но цепляться.

Буду улыбаться – этим, застегнутым на верхнюю пуговицу. Наклонять голову и понимающе кивать. Смеяться сквозь пузырьки шампанского, прыгающие на подносах. Пожимать их тифозные руки. Составлять им буквы в слова. В картинки. Из-за которых корчатся телевизорные рожи…

Почему только она отдала этому эскизы? И Ольку?

Боже мой, я не знаю. Не знаю я!

– Ладно, – говорит, – открывай раскраску. Пройдемся.

Чего там проходиться: ничего в ней нет, только мыльные пузыри наплывают друг на друга перед глазами. Но это всегда так. Сначала.

космос мертв

Со вторым схроном тоже всё было в поряде.

Заброшенный подземный сортир цензоры забрали под себя еще года два назад. Сначала сделали склад, потом поняли, что слишком на виду – отъехали в сторону. Стали юзать по особым поводам – если по-другому никак. Ну и почти забыли по итогу. Мишаня вот вспомнил. Ну и нормально, пусть железяки здесь полежат, решил Арчи.

Нормально и вышло.

Схрон на восемь бойцов в полном комплекте или человек на двенадцать – если делить по-бедному. Но по-бедному незачем. Лучше отоварить «толстых», которые пойдут главной прорывной силой, – чтобы они были в полном сарафане. Огненные «толстяки» в большой давке – это уже полдела.

Никакого срочняка разбирать оружие сейчас не было, сами-то собирались через месяц выступить. А может, и через два. Но вчера пришел гонец – не Овечкин, побольше. Сказал, будет митинг. Надо уработать наиболее шубутных, и чтобы с той стороны вскинулись в ответ.

– Зачем митинг? – удивился Арчи.

– Чтобы вскинулись, – терпеливо пояснил гонец.

Понятно. Жопка-то из-за картинок жим-жим.

– А, – сказал Арчи, – звериный оскал либерализма. Либеральных штурмовиков геть!

– Вот видишь, – улыбнулся гонец, – не зря ты большой человек.

Не зря, чувачки, не зря.

Мишаня развернул железки. Пощелкал щипцами, махнул цепом. Одобрительно выдвинул вперед подбородок.

– И не повяжут, командир?

– А если и повяжут?