Наряженная в белое атласное платье, с пунцовыми розами по подолу и груди, алым бантом на шее, россыпью фальшивых брильянтов в высокой причёске, Софья сидела на стуле среди других проституток, с ужасом ожидая, что её выберет кто-нибудь из куражащихся полицейских. Веселье принимало всё более болезненную форму. Шампанское и водка лились рекой. Непрерывно поднимались тосты за Александра Александровича, великих князей и полицию. Едва стоявший на ногах безусый поручик прокричал про судьбоносность русского народа. Майор с бакенбардами почти кулаками играл польку на белом фортепиано. Капитан-малоросс плясал под польку гопака. Офицеры выбирали проституток, поили их, тащили на танец, не стесняясь друг друга, отпускали сальности, пощипывая девиц за зады, вели по винтовой лестнице на второй этаж в номера. У лестницы вертелась расфуфыренная баронесса Гроденберг в лиловом платье, огненном парике, серьгами как у цыганки, с копейку мушкой у рта. Баронесса выдавала ключи от комнат и собирала плату. Незаплативший в рай не допускался.
Ужасу Софьи не стало предела, её выбрал бывший в публичном доме тот самый офицер, что проводил обыск у Гели Гельфман. Софья его узнала сразу, как он вошёл. Она всячески отворачивалась, прикрываясь веером, чтобы не встретиться с офицером глазами. Он же не обращал на неё никакого внимания. Разговаривал с офицерами, смеялся, много пил. Ещё когда он вошёл в компании товарищей, Софья заметила, как он хмелён. После добавленных нескольких рюмок взгляд его сделался совершенно мутным, и он вряд ли что уже соображал отчётливо. Выбор им Софьи произошёл случайно. Товарищ офицера, полный коротконогий с залысинками капитан лет тридцати пяти, схватил Лизу из Рязани, сидевшую в голубом платье рядом с Софьей, пустил Лизе леща и указуя на Софью крикнул сослуживцу:
- А ты бери эту! Держи, а то убежит!
Офицер, не глядя, схватил за платье Софью и поволок наверх за собой. Баронесса у лестницы успела снять с обоих товарищей плату. Хитро подмигнув Софье, она высказалась аллегорически:
- Сегодня рухнут мосты!
Но прежде рухнули не мосты, а сам жандармский офицер. Едва войдя в комнату, он упал на постель и пару минут лежал без движения. Хмель одолел его, Софья решила, что он уснул. Не тут-то было. Офицер зашевелил ногой, потом рукой, приподнялся и тупо посмотрел на Софью, расположившуюся на оттоманке у туалетного столика.
- А-а-а…- невнятно бормотал офицер. Он встал, схватил Софью за талию и повалил на кровать. Чувства Софьи бушевали, она искала глазами подсвечник, чтобы ударить офицера.
Офицер выпрямился, сел на кровати подле Софьи, стал раскачиваться так, что заскрипели пружины.
- Вот видишь, я пьян, и ты думаешь, я пьян, - тяжело заговорил он. – Но я не так пьян, чтобы не понимать… Ты полагаешь, я пьян из-за.. каких-то государственных причин, Государя…- последовал выразительный жест, - а его сына… - офицер поднял указательный палец вверх, хрипло засмеялся и стиснул талию Софьи до боли. – Нет! Меня бросила любимая женщина. Ты знаешь, как больно, неприятно, когда тебя бросает любимый человек? Ты, проститутка?! Ты торгуешь собой, тебе может всё равно, а у меня душа болит. Не за Россию, чёрт с ней, а за любимую женщину. Она вот такая, как ты. У неё есть руки, ноги, грудь. Лицо, и там, - офицер провёл влажной ладонью по подолу Софьиного платья, - всё как у тебя, и других. Различие, как говорится, в нюансах. Парле франсе? И всё-таки, она любимая, а ты так. Ты можешь полюбить меня, стать мне верной, а я одно буду любить ту, которая отказала. Она выбрала барона, ей маменька сказала, а меня – к чёрту! Я был не прав, я напивался, но я пил меньше, чем буду пить сейчас. Я был груб, я назвал её…сукой. Я. Русский офицер, дворянин, небедный, нет, назвал любимую сукой и …ударил, да, потому что любил, а она меня нет. Она играла мной, требовала подарков, которые не ценила… И я отвергнут. Что делать мне? Застрелиться? – офицер неслушающимися пальцами неловко вынул из кобуры револьвер и бросил рядом на постель, - или жить так, без любви? - офицер захныкал, заплакал, уткнув лицо в ладони. – Я турок не боялся, а теперь плачу из-за женщины. Так обидно…
- Мне кажется, что ты плачешь не оттого, что любил, а от оскорблённого самолюбия, - нерешительно подала голос Софья. Момент близости отдалился, и она осмелела.
- Какая разница? Когда любишь не всё ли равно, что в основе любви, любовь, ненависть или честолюбие? У тебя нет шампанского?
- Тебе не нужно больше пить, ты итак пьян.
- Ты ещё не видела меня пьяного… Дай мне воды.
Софья налила из графина воды. Офицер пил, проливая себе на грудь.
- Тебя как звать?
- Марина.