Средний путь. Карибское путешествие

Вошел его брат и сел на скамье возле стола, покрытого клеенкой. Маленький мальчик, сын шофера, очень черный и красивый, забрел в комнату и был нам представлен; он стеснялся и пожимал нам руки левой рукой. Водитель, по совместительству жрец индуистской "часовни", сказал, что родился в этом районе и живет здесь всю жизнь. А я индиец? Есть в Тринидаде индийцы? Он смотрел на меня с недоверием. Он сказал, что не забыл бы "индийский", если бы ему было с кем общаться на нем. Он произнес несколько отдельных слов; я не знал ни слова по-тамильски и ничего не понял. Он позволил себе слегка улыбнуться.

Нам предложили выпить. Я взял какой-то зеленый безалкогольный напиток, но допить его не смог. Шофер принес фотографии свадьбы своей дочери. Он там был при галстуке бабочкой. На одной из фотографий невеста с завязанными глазами сидела в окружении незамужних девушек, играя в свадебную игру, а остальные гости изображали, что ничего не замечают и поглощены собственными очень важными жизнями. Фотографии, как на паспорт, по стенам, стаканы на столе, напитки — все было похоже на любую другую хибару на этом острове. Но только похоже. Шофер, затихший на скамейке со своими драгоценными фотографиями и внезапно ушедший в их созерцание, напомнил мне тех южноамериканских индейцев, чьи лачуги я посещал в Британской Гвиане и в Суринаме. Входишь в грязную индейскую лачугу, любопытствуя и отшатываясь, хозяин сидит то ли довольный, то ли смущенный, то ли равнодушный к твоему вторжению. Спроси его что-нибудь — он ответит; ничего не говори — он будет молчать.

Мы вывели шофера из его транса, и он отвел нас в свою часовню. Обитатели барака, индийцы и негры, проводили нас взглядом, гордые тем, что возбудили чей-то интерес. Эта часовня была гораздо меньше, почти со шкаф. На жертвенном камне снаружи была какая-то стертая, нечеткая резьба, а изваяния внутри были еще грубее предыдущих. Всадников не было, только полка с образами. Это, сказал шофер, указывая на одну статуэтку — la sainte vierge [35]. АИосиф есть? Конечно, конечно, ответил он, обиженный таким вопросом. Люди со всего мира приезжают посмотреть эту часовню. Я об этом знал? Всю резьбу выполнил его старший сын. Это священное искусство, и он передал его сыну. А у индийцев Тринидада — в чье существование, как он дал понять, ему не верится — есть такие красивые часовни? Нет? А есть у них статуэтка la sainte viergeс браслетом? Он начинал смотреть на меня как на самозванца. Перед статуэтками были небольшие темные миски с вонючим маслом, его принесли верующие. Мы прошлись до машины, мимо фур, груженных тростником. А такие большие грузовики есть в Тринидаде? Я сказал, что нет. Он выглядел довольным, хотя не удивился.

У Анки Бертран, фольклориста и оригинального, вполне состоявшегося фотографа, в этот вечер была репетиция народных танцев. Репетиция проходила в прибрежном поселении в низкой case [36]из рифленого железа, оклеенной изнутри газетами France Soir.Масляная лампа была с длинным тонким стеклянным колпаком, который отбрасывал длинные театральные тени. Барабанщики поставили свои барабаны на стол. Были еще музыканты, стучащие палками, и аккордеонист. После долгой болтовни расчистили место для танцоров, и они начали. Танцевали bel-air.Дамы были пожилые, в больших соломенных шляпах, один мужчина был в белом тропическом шлеме. И в этой темной case,куда набились плохо одетые люди, большинство с чисто африканскими чертами, в длинной, залитой желтым светом комнате, под звук аккордеона, пробивающийся через бой барабанов, как будто слышались струнные инструменты двухсотлетней давности и виделись танцы, которые даже и сейчас почти не уподобились негритянским; атмосфера становилась густой и отталкивающей атмосферой рабства и возвращала к тем долгим вечерам на плантации, когда музыка лилась из ярких окон усадьбы и перетекала в едко пахнущие, освещенные факелами негритянские дома, похожие на эту case.Было жарко, воздух был спертым. Танцоры начинали потеть. Пожилые дамы, спрятавшись под соломенными шляпами, смотрят вниз, словно разучивают шаги. Несмотря на свой возраст и габариты они двигаются легко, даже изящно. Музыка и повадки знати, в других местах забытые, все еще жили в этой потусторонней, обнищавшей изысканности — к такому жеманному подражательству свелись неистовство, импровизация и дивное мастерство африканского танца.

Для народа Тринидада Уилберфорс — имя из школьного учебника. На Мартинике всюду встречается имя Шолера, освободителя, действовавшего спустя десять лет после Уилберфорса. Его память увековечена в гротескном декоре здания в центре Фор-де-Франс, в названиях школ и улиц по всему острову. Не нужно спрашивать почему.

Когда я ночью прокладывал себе путь обратно в отель, какой-то негритянский парень крикнул мне презрительно: "Эй! Ты! Ты англичанин!" — Должно быть, дело было в моей трости: я хромал и опирался на трость. Но как бы там ни было, колониальное французское обезьянничество начинало меня утомлять.

На ямайку