Население растет без всякого контроля, удваиваясь каждые двадцать пять лет. Эмиграция не может угнаться за ростом населения, к тому же эмигрирует лучшая часть населения. Фермы дробятся и дробятся до тех пор, пока деревня не начинает наконец производить больше людей, чем в ней требуется, и они сбиваются в огромные городские трущобы, где безработица — на массовом уровне. Образование испытывает коллапс, потому что средств слишком мало, а учащихся слишком много. Суеверия и невежество усиливаются, а с ними растет гордыня. Самоуправление означает, что надо удовлетворить все группы влияния, и все меньше и меньше различий проводится между продуктами высокого и низкого качества, будь то бананы или люди. В результате — голод и бунты. Войска расстреливают толпу, и устанавливается военная диктатура. Иностранные инвестиции и помощь иссякают; острова оставляют вариться в собственном несчастье, и в конце концов мир ставит вокруг них
"Если бы мы могли, — писал Троллоп, — то с радостью бы забыли о Ямайке". Он мог бы сказать "о Вест-Индии". Теперь, когда иммиграция в Британию контролируется, вокруг островов действительно был воздвигнут своего рода
За день до того как я покинул Французову бухту, к моему удивлению, зазвонил телефон.
"Мистер Найпол? Это Гранье Вестон, — он говорил быстро, в спешке. — Мы хотели узнать, не согласились ли бы вы прийти к нам вечером на ужин".
Это был мой последний ужин и вместе с ним — бутылка "Шато-Лаффит-Ротшильд".
Официант сказал: "до следующего года".
Вестоны не жили во Французовой бухте, они жили в Черепашьей бухте, неподалеку. Я не удивился, что дом их был старомодным ямайским загородным домом, ничем особо не примечательным и без кондиционеров.
Гранье Вестон оказался худым человеком с острым аскетичным лицом. По-моему, ему было за тридцать. Он носил шорты-хаки на ремне и белую рубашку. Я познакомился с его женой и свояченицей. Мы сели снаружи в темноте и разговаривали в основном о Французовой бухте.
Миссис Вестон сказала, что их всегда интересовали реакции гостей. Некоторые делались беспокойными; некоторые просто очень тихими. Тут я опознал Дифенбейкеров и самого себя.
Вынесли напитки — имбирное пиво.
Я предложил им сигареты. Вестоны не курили.
Поколебавшись, я спросил, каковы цены в бухте:
"Могу вам сказать, — сказал Гранье Вестон, — тысяча фунтов за месяц на двоих".
Двумя днями позже я уже сидел на самолете Британской БОАК
[9], направляющемся в Нью-Йорк. Рядом со мною летел упитанный бизнесмен с Багам. На лацкане у него был значок Гедеона [10], члена американского братства по распространению Библии — а моя внешность выдает во мне язычника. Выражение лица у меня мягкое, манеры вежливые; так что от Кингстона до Нассау я всю дорогу внимал посланию христианства.Писательский мир неравноценен. Как и всякий другой — он состоит из явлений столь разных, что даже странно объединять их под одним именем — "писатель". Кто-то будет профессионалом, кто-то прорвавшимся любителем, кто-то ремесленником, кто-то просто "наследником по прямой", которому литература сама падает в руки… А кто-то скажет: либо это, либо я пропал. Нобелевский лауреат, лауреат всех возможных премий за английскую литературу, индиец родом из Тринидада, сэр Англии, внук бедного индийского брамина — контрактного рабочего, в числе тысяч и тысяч иммигрантов прибывшего в Вест-Индию подменять собой освобожденных негров, сын журналиста, мечтавшего стать писателем, Видиахар Сураджпрасад (для простоты "B.C." [V.S.] Найпол (р. 1932) сказал именно так.