Средство от Алкивиада

- Хуже всего то, что мы привлекли к себе внимание остальных гогов. Никто не мог предвидеть, что, применяя средство, мы привлечем к себе внимание всех гогов. Шекспир должен был предупредить нас… Да, кстати, я ведь именно сегодня разговаривал с Шекспиром!

- Ну и что?

- Этот прохвост спрашивал у меня, довольны ли мы.

- Ну и что?

- Он насмешливо улыбнулся.

- Тебе, наверное, показалось.

- И вообще это уже нельзя назвать средством. Они с ума посходили.

- Ну, это ты, пожалуй, преувеличиваешь, - сказал я. - Средство, правда, подверглось некоторой модернизации или, если тебе очень хочется, несколько «выродилось», но ведь в любой план по ходу дела вносят те или иные поправки, мой старик говорит, что у них на комбинате…

- Какое мне дело до того, что говорит старик!

- Ты теряешь выдержку, Засемпа, - сказал я. - А волноваться вредно.

- Прости, пожалуйста, но это все из-за этих сопляков. Несчастные щенки. Стоило ради них раздобывать СОТА? Они не способны даже сохранить стиль. Слабый и тот отказался от тренировок. Я вчера его спрашиваю: «Пойдем в бассейн?»-«Нет», - отвечает он. «А почему?» - «У меня собрание кружка, и мы сегодня будем делать из пластилина модель замка и города». - Засемпа с горечью постучал себе по лбу. - Разве ради этого мы мучились с этим гадом Кицким, с заумным Шекспиром, идиотом Вонтлушем, разве ради этого мы платили своими нервами, временем и наличными, чтобы сейчас долбить историю?! Зубрежкой можно было заниматься и без всякого средства.

- Ошибаешься, - сказал я. - Без средства они бы этого не делали.

- Я-то уж во всяком случае не буду смотреть, сложа руки, на это вырождение. Я должен открыть им глаза.

- Ладно, - сказал я устало, - открой им глаза. После очередного урока, когда ребята, как обычно, проводили Алкивиада, Засемпа опять созвал их в класс. Здесь, обрисовав в общих чертах широкую картину самоотверженного труда, затраченного на получение средства, он выразил сожаление, что братия не использует его как следует.

- Сегодня дежурили только Чарнецкий, Врубель, Ольшевский и Пацан, а отвечали еще Бем, Брухач, Саделко и Пендзель. Можешь ли ты сказать, Пендзель, с какой это радости ты вылез со своим ответом?

Пендзель смутился:

- Я? Ну, просто так… для спорта, а что - разве нельзя?

- Я не говорю, что нельзя, - закусил губу Засемпа, - но ведь на то и существует средство, чтобы мы на уроке могли заняться чем-нибудь другим. Неужели тебе больше нечем заняться и надо вмешиваться в дрейф? Я просто вам поражаюсь! Я спас вас от Алкивиада, а вы даже не умеете этим воспользоваться.

Воцарилась неприятная тишина. Все были обижены на Засемпу.

- А ты сам, - обратился к нему Пендзель. - А ты сам, Засемпа, что ты делал во время урока?

- Я ничего не делал, - гордо ответил Засемпа, - я отдыхал, порисовал немножко.

- Правильно, - сказал Пендзель, - ты рисовал. Только что ты рисовал?

- Что? Ну ничего…

- Нет. Я хорошо видел. Ты рисовал римских воинов.

- Я? Римских воинов? - смутился Засемпа.

- Да. Сначала ты рисовал римских воинов, а потом солдат - всех времен и народов. Со всеми подробностями. Потом ты спрятал эти листки в карман. Они и сейчас у тебя.

- Должно быть, я рисовал машинально…

- Вполне возможно, но римские воины - это история. И к тому же ты рисовал очень точно. А откуда ты знал? Ты, случайно, не зубришь?

- Рехнулся! - обозлился Засемпа.

В тот день у него окончательно испортилось настроение.

После уроков мы вместе возвращались домой.

- Знаешь, с Пендзелем дело обстоит в самом деле плохо, - сказал он обиженно. - Вчера я хотел прокатиться на моторе. Иду к Пендзелю. А его нет. Спрашиваю у брата, куда он делся. И знаешь, что он мне сказал? Оказывается, этот тип укатил в Плоцк готовить новый дрейф. Это уже слишком.

- Да, пожалуй, слишком, - сказал я.

- Они все заболели. У них слабая сопротивляемость организма. Шекспир должен был предупредить нас о возможности заразиться СОТА.

- Да. Средство это было не совсем безопасным, - вздохнул я. - Оно потребовало встреч с наслоениями веков, пребывания в душной атмосфере далекого прошлого. Отсюда и эти болезненные явления. Но не волнуйся, как только потеплеет и можно будет почаще выбираться на свежий воздух…

- Мы не можем дожидаться весны, - мрачно сказал Засемпа. - Боюсь, что это будет слишком поздно. Болезнь может оказаться неизлечимой…

- Не болтай глупостей. - Я пожал плечами. - Тем лучше для нас. Мы можем спокойно извлекать выгоды из этой болезни. Тебе и мне ведь это не угрожает. Мы-то ведь не заразились.

Засемпа поглядел на меня без доверия.

- А ты в этом уверен?

- Конечно! - И я громко рассмеялся.

- Мне что-то кажется, что ты насмехаешься, - сказал Засемпа.

- Это тебе только кажется. Пошли в бассейн!

Но пока что не могло быть и речи об извлечении выгоды. СОТА отнимало у нас все больше и больше времени. В такой переходный момент оно было нашим единственным утешением, нашей передышкой, убежищем. А период был действительно переломным. Как справедливо отметил Засемпа, педагоги не ограничились бесплодными комментариями и рассуждениями, а перешли в наступление.