Средство от Алкивиада

В таком случае неопытный малыш впадает в панику и летит сломя голову в класс, только бы не опоздать. В нашем классе мы вели себя иначе. Никто не торопился, никто не впадал в панику, столь губительную для юных нервов. Игра продолжалась, торговля процветала вплоть до заключения торговой сделки, а спор благополучно завершался. Опаздывающие были уверены, что им ничего не грозит. Для этого был один очень простой рецепт.

Когда бедная преподавательница с бодрой и доверчивой улыбкой переступала порог нашего класса, ее приветствовала гробовая тишина и мрачные лица. Пани Лильковская с беспокойством оглядывалась.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего особенного, — отвечали мы.

Пани Лильковская замечала отсутствие Слабого и Засемпы.

— А где Слабинский и Засемпа?

— Они немного запоздают, — отвечал я, вставая. — Слабинскому плохо.

— Что с ним?

— Ничего страшного, я только опасаюсь, не съел ли он лезвия безопасной бритвы вместе с маслом.

— Бритву с маслом? Дитя мое, что это ты городишь? — Пани Лильковская с тревогой глядела на меня.

— Да, но видите ли, пока ничего еще не известно. Просто у него была булка, толсто намазанная маслом, поэтому-то и не исключена такая возможность. Вы ведь, наверно, слышали о таком случае на маслозаводе? На днях это как раз произошло с дядей Пендзелькевича, и он чуть не утонул. Тут же у нас, на мокотовском маслозаводе. Там есть такие здоровые котлы со сливками, метра в два высотою. Вот дядя Пендзелькевича как раз и свалился в такой котел.

Пани Лильковская присматривалась к нам с недоверием.

— Честное слово… тут еще никого поблизости не было, а машины заглушают крики, стенки у котла скользкие, и он никак не мог выбраться. Еще хорошо, что у дяди Пендзелькевича разряд по плаванию, поэтому он плавал, а не пошел на дно.

— Плавал?

— Да, плавал. Сначала кролем, а потом, когда устал, на спине, это его и спасло…

— Ужасно… — говорила пани Лильковская, — но я все же не понимаю, какое это все имеет отношение к бритвам.

— А то, что из этих сливок потом сделали масло.

— Сделали масло. — Пани Лильковская поморщилась.

— Конечно, сделали, ведь жалко выливать столько сливок.

— Господи, чем только нас кормят!

— Ничего в этом противного нет. Дядя Пендзелькевича купается не реже раза в неделю, а руки моет даже каждый день, это чистый человек, да и фартук у него был белый и сапоги только что вычищены. Тут вообще и говорить-то не о чем было бы, если бы не то, что дядя этот носил в кармане лезвие бритвы фирмы Герлах, и оно было с ним все время, пока он плавал. Лезвие это выпало у него из кармана вместе с карандашом и самопиской Ватерман с золотым пером.

— Ну и что?

— Ну и ничего, дядя говорит, что потеря невелика, потому что авторучку удалось выловить. А карандаш и лезвие — мелочи…

— Но, детка… неужели ты хочешь этим сказать, что лезвие осталось в сливках?

— К сожалению, осталось.

— Как же это — и никто не пытался его выловить?

— Нет, никто не пытался, потому что об этом лезвии дядя вспомнил только на следующий день, когда ему нужно было заточить карандаш. Масло было уже взбито и отправлено в продажу…

— Должны были запретить продажу!

— Ничего не получилось бы, потому что масло уже развезли по магазинам, а там его успели раскупить. Вы ведь сами знаете, что масло долго лежать не может…

— Ужас какой-то…

— Конечно, ужас, но только дядя говорил, что лезвие это было уже довольно тупое, потому что он пользовался им для очинки карандашей.

— Ничего себе, утешение, детка.

— А кроме того, дядя говорит, что его, наверное, заметят, когда будут мазать масло на хлеб, потому что обычно люди тонко намазывают. Другое дело, если кто-то намажет слишком толсто… И вот как раз Слабинский намазал себе толсто и потом плохо себя почувствовал… Он думает, что это все — от лезвия…

Потрясенная пани Лильковская хотела немедленно звонить в «скорую помощь», но как раз в этот момент Слабинский вместе с Засемпой входили в класс.

— Как ты себя чувствуешь, детка? — вопрошала пани Лильковская.

— Ему уже лучше, — заявляли мы, — видно, это все же не из-за лезвия…

Обрадованная пани Лильковская уже больше ни о чем не спрашивала. Но едва только она собиралась приступить к уроку и начинала рассказывать, ну, скажем, о трении, как Пендзелькевич тут же поднимал руку.

— Чего тебе, Пендзелькевич?

— Я как раз насчет трения.

— Говори, только поскорее, потому что мы и так упустили массу времени.

— Скажите, пожалуйста, это правда, что писали в «Шпильках», будто какой-то гражданин, выиграв по лотерейному билету, так потер руки от радости, что в комнате сделался угар и пришлось проветривать.

Пани Лильковская тяжело вздыхала и терпеливо объясняла:

— Нет, это невозможно. Это просто шутка «Шпилек».

Тогда тянул руку вверх Засемпа.

— Но вот если бы у него были руки в бензине, тогда он мог бы загореться?

— Что это тебе вдруг пришло в голову?

— Потому что у нас как раз был такой несчастный случай. Один мой сосед с четвертого этажа стирал брюки в ванной, и у него произошел взрыв.

— Что же у него взорвалось?

— Ну, бензин, конечно. Он брюки стирал в бензине.