— Ты почему стоишь, стоик? — спросил Алкивиад.
— Пан учитель, — Пендзель с героическим усилием посмотрел на него, — а правда… а правда, что Болеслав Храбрый приказал выбивать зубы тем, кто не хотел поститься?
Мы окаменели от изумления. Пендзель, наверное, просто рехнулся. В напряжении мы ожидали, что из этого выйдет.
Алкивиад потер лысину и озабоченно глянул на Пендзелькевича.
— И это все, что тебе удалось запомнить из истории Пястов, мой мальчик?
— Нет, не только, пан учитель, — ответил Пендзелькевич и торопливо, будто только и дожидался этого момента, выложил все, что он зазубрил ради дрейфа: о плане объединения западных славян, о войне с германским императором, об Оттоне Третьем; а потом тут же поднялся Слабый и заговорил о Гродах Червеньских, о мире в Будзишине, о возведении Болеслава на королевский престол, об организации рыцарской дружины. Хотя они говорили довольно сбивчиво, но все же произвели впечатление. Потом они перешли к наследникам Болеслава Храброго и опять тараторили, как нанятые.
Алкивиад сошел с кафедры, остановился у первой парты, заложил руки за спину, выпрямился вопреки своей обычной «наклонности» и испытующе глядел на нас. Мы и не предполагали, что он способен так смотреть. Казалось, что его взор пронизывает нас насквозь…
— Достаточно! — наконец сказал он.
Слабый и Пендзель испуганно замолкли. Воцарилась напряженная тишина. Мы тряслись от страха, полагая, что Алкивиад разгадал наши планы. Но минуту спустя он заговорил:
— Это не относится к уроку. Мы отошли от нашей темы. Ну хорошо… — Он будто бы заколебался. — Я мог бы на это согласиться… Да, мне кажется, что я мог бы на это согласиться, — задумчиво повторил он. — Давайте поговорим серьезно. Все равно я собирался с вами серьезно поговорить… Я наблюдаю вас семь дней, — он вытащил блокнот и сверился, — простите… восемь дней. И я наблюдаю явление… Да, вполне очевидное явление, хм, так сказать, внезапной моральной активизации. Достаточно упомянуть ваше поведение во время этой злосчастной экскурсии в Дом молодежи, ваше отношение к Катону и… и ко мне лично. Наблюдаю я у вас также и явление научной активизации, которая — хотя и приводит к некоторым неточным выводам — поражает все же своей глубиной и дотошностью. Достаточно упомянуть здесь ваши археологические поиски, а также интерес к эпохе Пястов, которая так тревожит коллег Пендзелькевича и Слабинского. Признаюсь, что уже более тридцати лет мне не приходилось быть свидетелем столь резких, я бы даже сказал, революционных изменений в поведении молодежи.
Любознательность, проявленная вами, безусловно говорит о том, что мы сталкиваемся здесь с мыслительным процессом. А это довольно редкое явление в легионах моих учеников, — я привык ценить… Да, я привык ценить его. Поэтому… — тут Алкивиад сделал мучительную паузу, — поэтому я хотел бы обратиться к вам с определенным… предложением. Что бы вы скавали, если бы я предложил вам заключить триумвират?
— Триумвират? — Мы встревожено зашевелились.
— Да, я не вижу причин, которые помешали бы нам заключить триумвират. Хотя, верно, мы еще не проходили с вами римской истории, и вы наверняка не представляете себе, что это такое — триумвират. Это договор трех выдающихся государственных мужей о том, что они будут оказывать друг другу помощь в достижении своих политических целей. Иными словами — тройственный договор.
— Тройственный?
— Я имею в виду вас, себя и Катона. Пендзель хотел было что-то спросить, но Алкивиад продолжал:
— Нет, это не шутка. Катон будет нашим молчаливым союзником и свидетелем. Он будет напоминать нам о принципах нашего соглашения. Скажу вам, кстати, что я уже давно не вступал в соглашения ни с одним из моих легионов. — Он устало посмотрел в окно. — Я уже не думал, что мне еще когда-нибудь придется вступить в него, но мне кажется, что с вами я мог бы его заключить… Что вы на это скажете?
Мы выглядели довольно растерянно. Алкивиад странно прищурился, и мы никак не могли понять, что за всем этим кроется: шутка, безумие, а может быть — западня? Но прежде чем мы успели что-нибудь брякнуть, Алкивиад снова заговорил:
— Вам хочется знать, в чем будет состоять наше соглашение? Так вот — в обмен на вашу хорошую историческую форму, я буду вести себя с вами не как с обычными школьниками, а как со свободными искателями правды. Никаких опросов на отметку, никакой зубрежки. Просто небольшой обмен мнений в приятном ученом кругу, разрешение сомнений, прогулки и исторические экскурсии… Подходит это вам?