Средство от депрессии

Мир всегда смеялся над своими трагедиями, ибо только так их и можно переносить. Соответственно, все то, что мир всегда воспринимал всерьез, относится к комедий-ной стороне жизни.

Оскар Уайльд

Ужас катастрофы

В первом случае на нас обрушивается настоящая трагедия, которая в буквальном смысле грозит разрушить весь наш привычный мир. Гибель супруга, собственных детей или родителей, если мы еще очень молоды (да и в зрелом возрасте) — все это события чрезвычайные. Не дай их бог никому, но ведь дает…

Подобная трагедия — это не просто утрата, это необходимость перестроить всю свою жизнь в соответствии с новыми, изменившимися условиями[12]. А потому, кроме утраты, перед нами, как это ни странно, еще и созидательная задача. Но кто в таком состоянии об этом думает? Нет, мы поглощены произошедшей трагедией, и о том, что самым уязвимым звеном в этом деле являемся мы сами, никто, конечно, не задумывается. Но ведь это так! Умерший, погибший, ушедший — ему что? Для него игра закончилась, а мы продолжаем играть, и положение наше чрезвычайное!

Перестроить свою жизнь — это не мебель в квартире переставить, а начать по-другому думать. Раньше, принимая то или иное решение, я автоматически согласовывал его с ним — с тем, кто сейчас меня оставил. Я думал о том, как он это воспримет, как сделать так, чтобы это не нанесло ему никакого урона или, даже напротив, было бы ему в радость. По привычке я и сейчас продолжаю так думать, но все эти мои мысли наталкиваются на жестокость факта: того, о ком я подумал, нет.

А начать думать иначе, так, словно бы человека, которого я потерял, и не было вовсе, непросто. Мой мозг, привыкший жить так, как он привык жить, всячески сопротивляется новым обстоятельствам, они буквально выводят его из себя. Он тревожится, он не может понять, почему все это, зачем ему все это и, наконец, с какой это стати он должен «себя ломать». И вот возникает тревога — тревога, вызванная скорее даже не тем именно, что мы понесли утрату, а тем, что мы сами не можем жить так, как мы привыкли жить.

В конечном счете, наши мозги достались нам от братьев наших меньших, а они все эгоистичны (альтруизм животных — это рефлексы, а не гуманистическое мировоззрение). И в целом, возникающая в подобной ситуации тревога — не бич небес и не проклятье божье, а нормальная вещь, выполняющая необычайно важную функцию. Что это за функция? Если нам нужно перестраивать всю свою жизнь, нам для этого нужны силы, причем немалые, просто огромные! Тревога же изначально (по задумке природы) — это не невроз и не сумасшествие, а психическая энергия, необходимая нам для любой мало-мальски серьезной работы. А теперь у нас работы хоть отбавляй и тревоги, соответственно, также — вагон и маленькая тележка.

Весь вопрос, следовательно, в том, как мы сейчас этой своей тревогой (читай — энергией, силой) распорядимся. Мы можем выбросить ее на ветер — отдать своей скорби и причитаниям, потратиться на бессмысленные восклицания: «Господи, за что это нам! Как Ты мог?! Это жестоко, это несправедливо!» А можем вспомнить, что самым уязвимым во всей этой ситуации оказались мы сами: да, наш близкий погиб, а вот мы, напротив, вынуждены жить дальше, и обстоятельства у нас теперь — врагу не пожелаешь.

Это, вообще говоря, важное правило: думать нужно о живых. Без толку сокрушаться, что мы чего-то недодали тому, кого теперь уже нет. Лучше эти же силы потратить на то, чтобы «додать» тому, кто еще, слава богу, с нами. В нас нуждаются живые, умершим мы уже ничем не можем помочь. Но, по странности, о тех, кто рядом, мы постоянно забываем, а о тех, кого уже нет с нами, мы печемся — мыслями, думами, ритуалами. Не лучше ли «додавать» нашим близким при жизни? Не лучше ли, чтобы они могли чувствовать нашу заботу и любовь сейчас, а не тогда, когда уже будет поздно?

Несчастья переносить не трудно. Они приходят извне; они — случайности. Но страдания от собственных ошибок — вот где скрывается ядовитое жало жизни.

Оскар Уайльд