— Мы имеем дело с политическим кружком юношей, чьи семьи перешли на сторону самозванца во время восстания, но не открыто, чтобы пострадать в результату такого шага, и за которыми стоит наблюдать, чтобы пресечь возможность неповиновения. — Сейчас в Бертране заговорил молодой солдат, а не будущий священник.
— Наступила эпоха мятежа, — сказал епископ. — Пятнадцать лет. Но этот кружок следует разогнать, а за юношами следить, чтобы они не упорствовали в своих заблуждениях. Однако мы не подобрались ближе к Лоренсу Мане.
— Лоренс Мане? Мне не сказали, что за ним необходимо понаблюдать, — холодно ответил Бертран, — иначе я бы провел с ним много времени. — Он был явно раздосадован тем, что его доклад не достиг цели.
— Ты не мог этого знать, Бертран. Только сегодня утром мы поняли, какую важную роль играет этот юноша в сложившейся ситуации.
Бертран задумался и затем заговорил снова, на этот раз медленнее.
— Полагаю, у Лоренса было мало друзей, нет, мало знакомых среди студентов, а друзей вообще не было. Он не был похож на других юношей, семинаристов и обычных, которые отпускают грубые шутки насчет женщин и находят удовольствие в том, чтобы напиваться до бесчувствия.
— Ты меня удивляешь, — язвительно заметил Беренгер.
Бертран отвесил легкий поклон, признавая, что поступает дерзко, пытаясь поучать епископа относительно поведения юношей.
— Как вам хорошо известно, мой господин, — пробормотал он, извиняясь, и вернулся к своему предмету. — Кстати, кажется, я встречал единственных друзей Лоренса. На днях я пил с ними вино. Два серьезных юноши, не студенты-семинарии, сидели с ним у Родриге, говорили о литературе, философии и сущности красоты.
— И их звали Аарон и Марк?
— Верно, мой господин. Я пробыл там недолго, но вы можете поинтересоваться у них, о чем еще шла речь.
— Вряд ли, кузен. Они оба мертвы.
— Оба? — изумленно повторил Бертран.
— Да, — ответил Беренгер. — И Лоренс Мане тоже. Сегодня утром. Теперь уже ничего не спросишь у этих троих.
— Мертвы? И все трое! В это почти невозможно поверить, — воскликнул Бертран. — Прошу прощения, Ваше Преосвященство. Эта новость поразила меня. Они были милыми юношами, — добавил он и помолчал. — Впервые я заметил их вместе шесть недель назад на лугу, они с жадным вниманием слушали проповедника, который уверял, что ему известны мудрость и тайны магов. Признаюсь, мне стало любопытно, и я последовал за ними, когда они отправились к мастеру…
— Его имя?
— Он называет себя Гиллем де Монпелье. Юноши поинтересовались, дает ли он частные уроки. Кажется, он был готов согласиться и назвал цену. Позже у Родриге юноши пришли к выводу, что господин Гиллем запросил больше, чем они могли бы достать. Тогда у меня были другие дела, и я их оставил.
— Значит, маловероятно, что они стали учениками господина Гиллема, — заметил Франциск. — И потому вряд ли он автор этого письма.
— Если только они не уговорили его учить их за гроши, — вставил епископ.
— Из того, что мне удалось узнать, — продолжал Бертран, — количество их карманных денег было далеко от запросов этого Гиллема. Им едва хватало на кружку самого дрянного вина Родриге.
— Но это значит, что они искали учителя, — заметил Исаак. — Если не этот господин Гиллем, то другой шарлатан. И на какое-то время у них появился дополнительный источник доходов.
— Каких доходов? — спросил епископ.
— Боюсь, что Аарон запустил руку в сундук своего отца, чтобы платить за вино и, возможно, за уроки господина Гиллема. Но Аарон умер. Что они делали дальше?
— И чему их учил этот господин Гиллем? — добавил епископ. — Я пошлю представителя закона допросить Гиллема де Монпелье.
Утренний туман, поднявшийся с реки, все еще висел над городом, когда Исаак встал с кровати. Шелест одежды у двери вынудил его повернуться.
— Я так рада, что ты проснулся. Тебе надо поторопиться, Исаак. — Он услышал знакомый голос Юдифи. — Утренний воздух прохладен. Я приготовлю тебе чашку чего-нибудь горячего и поесть, после чего тебе надо идти в пекарню, муж.
— К чему так спешить за хлебом, дорогая?
— Ты знаешь, что дело не в хлебе. Зачем бы я стала просить тебя об этом? Эсфирь больна и умоляет тебя прийти к ней.
— Чем она больна, Юдифь?
— Мальчик передал мне, что у нее кашель, лихорадка, а желудок не принимает никакой еды. Лично я думаю, что она тоскует по Аарону. И ей больше нужны сочувствие и подходящая пища, нежели врачи. Моссе ничем не может помочь скорбящей женщине. — Юдифь собралась уходить, чтобы в тишине прочитать утренние молитвы. — Я иду с тобой, муж. Наоми подогревает крепкий бульон и готовит горячее вино с приправами и взбитым яйцом. Мне надо уже давно было отнести все это Эсфири. Я слишком нерадиво исполняла свой долг соседки и друга.
— И захватим лекарства от ее болезни, — мягко закончил Исаак. — Между нами говоря, не думаю, что ей станет хуже, чем сейчас.
В пекарне царил дух отчаяния. Моссе с побагровевшим лицом, с которого капал пот, засовывал последнюю буханку из партии в огромную печь. Сара складывала остывшие буханки в корзины и с трудом вытаскивала их за двери.