Срезающий время (СИ)

Громадные медные подсвечники с зажженными восковыми свечами были привинчены к столу на равном расстоянии один от другого. В верхней же части стола, покрытой тонкой льняной камчатной скатертью и сервированной фарфором с серебром, стояло два зажженных канделябра в девять свечей из красного воска. На обоих концах стола убранство выглядело гораздо проще: были простые приборы, а скатерть и вовсе отсутствовала.

На почетном возвышении стояло пять стульев совершенно разные как по высоте, так и по вырезанным на подголовниках панно, изображающим различные сцены из эпосов. В середине — самый массивный и высокий, для самого хозяина. Направо от него — для сына, молодого и довольно приятного человека в мундире лейтенанта с слегка вздёрнутым носом, закрученными кверху усами и глазами, полными огня. Налево — для дочери, высокой и стройной с бархатистыми ресницами и серо-зелёными глазами, одетой в шлиз из тонкой белой ткани с пуховым платком; возле нее — для священника, сухого и тощего как виноградная лоза. Возле виконта был стул для меня.

Мажордом и в преклонных годах мужчина с военной выправкой и грацией фехтмейстера расположились возле бронзовых фигур, за ними тянулось по ряду слуг, размещенных в соответствии со сроком службы и с возрастом.

Когда граф вошел в столовую, всё семейство находилось на возвышении, возле массивных стульев и ждало момента, когда глава разрешит присесть. Слуги также стояли молча — каждый у своего места.

— Мой дорогой гость, — любезно обратился ко мне хозяин, — позвольте мне представить Вам моего достойного духовного наставника отца Жюля, моего сына Александра, лейтенанта флота его величества, и, наконец, мадмуазель Полину, мою дочь… А теперь, отец Жюль, прочтите молитву, чтобы мы могли сесть за стол.

Священник повиновался, каждый сел на свое место, и приступили к ужину. Это был настоящий бретонский стол из классических народных блюд без всяких выкрутасов с добавлением жареной оленины и болотных птиц, добытых этим утром. Вообще всё было просто, приготовлено отлично и подано безукоризненно — граф имел превосходного повара, готового состязаться с непревзойдённым Каремом и, несомненно, этим гордился. Восседавшие за столом накинулись на еду как пираньи серрасальмины на пухлую путешественницу, решившую сфотографироваться в мутных водах Амазонки. Первые пять минут ели молча, отчего был слышан только металлический лязг вилок, ложек и ножей, как будто на поле стола сошлись две фаланги гоплитов. И как только граф промокнул губы салфеткой, послышались первые слова.

— Это блюдо как нельзя лучше подходит для моих старых зубов, — произнёс хозяин стола.

— Удачное сочетание корочки с нежнейшей начинкой, — добавил священник. — А как прекрасно оттеняет вкус птичьей грудки это вино с западного склона.

— Так вы оценили мой трофей? — радостно воскликнул Александр.

— А мне хотелось бы отметить, — сказал я, — что опята, притаившиеся в тонком слоёном тесте, не только свежи и упруги, но и сохранили запах леса.

— Это виноваты веточки хвои на блюде, — пояснила мне Полина.

Граф повернулся к сыну.

— Об этом ужине ты часто станешь вспоминать за столом у Декреса, — проговорил он, делая глоток вина. — Трапеза достойно украсит воспоминания о короткой побывке дома.

— Когда придётся есть чечевичную кашу и сельдерей, я буду вспоминать о запечённых куликах с особым удовольствием, отец, — ответил Александр. — У герцога больной желудок, если ты не знал.

— Знаю, поэтому и заостряю внимание.

Разговор, который шел вяло в начале ужина, мало-помалу оживился после моего рассказа о путешествии через всю Францию и сделался общим, когда подали десерт: сдобную выпечку, ликеры и легкие вина. Во Франции, как и в России, между основными блюдами было принято не вести длинных речей за столом, а лишь перебрасываться короткими фразами, умными и острыми. Однако всё изменялось, после подачи сладкого. Вычурные эпиграммы уступали место обстоятельным разговорам, если такие зарождались. Слуги исчезли, только мажордом и мужчина с военной выправкой по милостивому знаку графа остались на своих местах.

— Сын мой, — ставя кубок на стол, произнёс граф, — в конце весны ты был в столице, неужели всё так плохо, как описал нам наш гость?

— Я бы не был так категоричен, — ответил виконт. — В Париже по-прежнему весело. Мольен как обычно плачется, но, несмотря на стоны о разрухе в казне, регулярно даёт балы. Даже известный скептик, министр де"Монталиве, рапортовал о небывалом подъёме сельского хозяйства, а то, что некоторым не повезло… стоит ли на их примере создавать общую картину упадка? Империя успешно воюет, и народ верит своему императору.

— Значит, всё хорошо? А знаешь ли, сын, какой самый надёжный способ избежать долголетия? Перечить властителю. И мне кажется, что Мольен и граф де"Монталиве надеются прожить как можно дольше. Кстати, во сколько сейчас обходится хлеб парижанам?

— Если старыми деньгами, то тринадцать су, отец.

— Вот! — назидательно подняв указательный палец, произнёс граф. — Целых тринадцать су. Это означает, что не каждый горожанин может позволить себе простую булку.