Срезанная ветвь

— Это что-то вроде пророчества. Нам самим не нравится это «пророчество». Скажем, истории, передаваемой из уст в уста. Придёт вечный, древнее драконов, сорвёт плод, и мир падёт в бездну, стряхнув звёзды, как росу с листьев. Но упоминается, сорвавший плод может спасти мир, если сам того пожелает. И мы посчитали, что было бы лучше, если бы пророчество сбылось именно через тебя. Даже если первая часть исполнена не тобой.

— Насколько древнее пророчество?

— Очень древнее. Древнее меня. А мне тысяча шестьсот двадцать лет, — сказал Вечный, затянувшись трубкой.

— Вот же срань, — выругался я. — То есть вы… поручаете мне спасти мир? И погибнуть при этом?

Иннокентий помотал головой и заговорил резко, даже раздражённо.

— Внутри наших коллег существует противоречие по этому поводу. Вы — в прошлом Секатор, а теперь представитель нового, во многом конкурирующего с нами Общества. Молодого, дерзкого. Вы преследуете цели свои личные, цели Общества, да даже если и цели родной страны — но не стабильности мира целиком. Мои хозяева же хранили этот мир несколько тысячелетий, наблюдали, как наступают и отступают ледники, наблюдали гибель и рождение народов, рост и падение Империй. Я почти убеждён, что дело не в вас, и что дело не в Ануке, и не в поручении Елизаветы Петровны Годуновой. Вполне возможно, что всё сотворила Ольга, убившая вашего деда. Это она сорвала плод, это она уродила мир в бездну. Следовательно, она заманивает нас и вас, Эльдар Матвеевич, словно паук, при помощи приманки-Ануки в свои тенёты, чтобы завершить уничтожение мира.

— Либо — что это совершил кто-то третий, — добавил Вечный. — Либо совершил сам факт твоего прихода в наш мир, а эффект был отложенный. В этом случае ты — просто будешь сторонним наблюдателем. И нашим разведчиком.

— Очень похоже на почерк Секатора, — согласился я. — Что ж, я готов. Итак, как мы поступим? Вы приведёте к нам драконов, чтобы они меня проводили в то… секретное место, о котором нельзя говорить?

— Вы справитесь с вызовом драконов куда лучше и качественней, чем мы, — покачал головой Иннокентий. — И соблюдите, в конце концов, этикет с костром и тушей, который вы сами придумали — драконам он нравится. Мы можем лишь подсказать и предложить место для встречи. Маунга-Потай, она же — Лысая гора. Семьсот сорок километров к северо-западу отсюда. Соберитесь и экипируйтесь хорошо, Эльдар Матвеевич… Если вы, всё же, не вернётесь, если вы останетесь там навсегда — знайте, что я был искренне рад знакомству…

— Ой, да идите в жопу, — выругался я и зашагал обратно к вездеходу. — До встречи в аду.

— Что там? — спросил отец.

— Лысая гора, — сказал я. — Там с нами поговорят. Собираемся и едем.

Про то, что я отправляюсь в один конец — я отцу не сказал.

Всю дорогу обратно я думал, как поступить. А на базе следующие два дня писал письма — бумажные, потому что так надёжнее, и короткие, потому что времени было мало. Отцу, матери, Нинели Кирилловне, Сиду, Искандеру, Самире, Императору Всероссийскому Николаю IV и будущим мамочкам моих детей из того японского бункера. Про суть состоявшегося диалога я написал только отцу и императору, также отцу написал рекомендации в каком порядке раздавать письма. Затем я раздобыл металлических пластин от раздолбанных корпусов старых рихнеров, нарыл камни рядом с базой, обильно всё это облил сургучом и клеем и с третьей попытки соорудил сейф с простейшей артефакторной матрицей с временным замком сроком до первого января нового 2011 года.

Затем заявился в гости к господину Орлову и передал посылку.

— Пожалуйста, выполните для меня функцию курьера по особым поручениям. Если со мной что-то случится в ближайшей поездке — передайте эту посылку отцу. Заранее ничего говорить не нужно. Она вскроется первого января.

— Вы полагаете, что погибните в ближайшем рейсе? — догадался Орлов.

— Есть ненулевая вероятность. Также мне понадобится около шести сухпайков покомпактней…

Я собрал большую сумку с сухпайками и отнёс в вездеход, погрузились и поехали. Отец к тому времени уже почуял неладное и в дороге спросил:

— Значит, о чём-то ещё вы там говорили, так?

— Так. О чём-то, о чём они не хотят распространяться с другими членами Общества.

— Этот тип… второй, в полушубке. Я где-то видел его, — сказал отец. — Но я в упор не могу вспомнить.

— Давай я подскажу. Он работает в Тайной Полиции. Насколько я знаю, в Казани.

— Точно! Я же там бывал в гостях у покойного тестя, пусть земля ему пухом. И этот господин там был. То есть он…

— Из Центра Треугольника.

— Эльдар, они сказали, что ты должен будешь идти, и что ты не вернёшься?

Я промолчал. Большую часть дороги мы ехали молча — я не до конца понимал его молчания и не хотел разбираться, считает ли Матвей Генрихович Циммер меня своим сыном, переживает ли, и что будет потом. Наверное, переживал. Наверное, скорбел. Перед ответственным моментом я постарался включить уже знакомый и свежий цинизм, давно привычный по работе Секатора.