Срочка

Я летел на замершего в изумлении сержанта, который совершенно не ожидал такой ответной реакции, а Николаев, открыв рот в растерянности, неподвижно сидел на табуретке и с ужасом смотрел, как лом опускался на голову моего противника. Но тому повезло: в пылу жажды расправы я не учёл размеры сушилки и лом, описав половину смертоносной дуги, противоположным концом зацепил за конструкцию для сушки валенок и сила инерции вырвала орудие мщения из моих рук. Громкий, металлический стук упавшего на бетон лома, отрезвил всех и я остановился. Сержант, поняв что он только что избежал смерти, внезапно тонким от испуга голосом заорал: — Да, ты что охерел что ли, курсант? — И угрожающе стал надвигаться на меня.

— Да, охерел… Сейчас пойду к дежурному по полку и напишу на вас рапорт командиру полка о грабеже. Пусть с вами военная прокуратура разбирается…. Задолбали, скоты, — сержант тут же остановился и, опустив кулаки, растерянно повернулся к старшине и уже другим тоном протянул.

— Николаев, да он у тебя совсем оборзел…

Сержант да и я думали, что старшина сейчас тоже наедет на меня, поддерживая своего товарища, но к моему великому удивлению Николаев резво вскочил с табуретки и коротким, хлёстким боксёрским ударом завалил сержанта на пол, разбив в кровь губы. Потом схватил его за грудки, поднял и затряс того, как тряпичную куклу.

— Это ты, Андрюха, охерел. На хрен мне из — за этих часов нужно по прокуратурам перед дембелем мотаться… Пошёл вон отсюда и чтобы ты про эти часы забыл….

Сержант как ошпаренный выскочил из сушилки, а Николаев обессилено сел обратно на табуретку и в помещении повисла напряжённая тишина. Я всё ещё взбудораженный и возбуждённый стоял молча, лихорадочно щупая пальцами челюсть и, слегка ею двигая, пытался понять — Не сломал ли он мне её? Но вроде бы ничего, хотя удар был сильный.

— Ладно, иди Цеханович спать, — нарушил наконец молчание старший сержант, — больше к тебе и к твоим часам приставать никто не будет. Я тебе это обещаю…

Выйдя из сушилки, я остановился, сжимая и разжимая кулаки, около тумбочки дневального, где в удивлении сгрудился весь суточный наряд.

— Боря, это ты что ли сержанту вмочил? — Со священным ужасом задали мне вопрос товарищи. Но меня всё ещё колотило и я боялся вообще что то говорить, опасаясь дрожи в голосе, поэтому махнул рукой и пошёл к своей койки.

Не знаю, что там рассказал наряд остальным, но утром о происшедшем знали все курсанты в батарее. И я ловил на себе любопытно — уважительные взгляды.

После завтрака Бушмелев отвёл меня в сторону и задал один единственный вопрос: — Ну и что?

Подоплёку вопроса понял и хотел было ответить дерзко, но я всё — таки уважал своего замкомвзвода поэтому спокойно ответил.

— Если, товарищ старший сержант, ещё кто то ко мне полезет — мало тому не покажется и в зависимости от обстоятельств или грохну того или сдам в прокуратуру. Всему есть предел.

— Хорошо и это правильное решение.

После обеда, постучавшись в дверь, я зашёл в канцелярию к командиру батареи.

— Товарищ капитан, возьмите на хранение. — И положил часы на стол перед комбатом.

Комбат откинулся на спинку стула и, помолчав, задумчиво произнёс: — Всё — таки доколупливаются до тебя. Ну, ладно, ладно… Есть над чем поработать.

До малого дембеля осталось 53 дня.

Глава семнадцатая

Весна как то сразу и обвалом вступила в свои права и от суровой зимы остались лишь воспоминания. Нет, конечно, весной пахло и в марте, но как то робко: немного таяло, было теплее, солнце светило ярче, воробьи чирикали веселее и громче. Но всё это было не то. А тут с начала апреля всё рухнуло: зазвенели ручьи, как то внезапно появился асфальт, он и раньше был, но был мёрзлым, заледенелым. А тут отогрелся и в обед над плацем, если присмотреться, можно было увидеть и зыбкое марево. Снег сошёл в несколько дней и теперь лишь грязные остатки сугробов чернели в затенённых местах, да ещё в лесу. Отогрелись и мы — курсанты. И как только с утра пригреет солнышко, с удовольствием ходили на улице без порядком надоевших бушлатов и шинелей.

Неделю назад полк уволил на дембель первого увольняемого и это оказался наш замкомвзвод старший сержант Бушмелев. Грустно было расставаться с сержантом и мы надеялись, что он с нами прослужит до нашего убытия, но командование полка решило в качестве поощрения уволить его раньше срока. Теперь во взводе полностью рулил Тетенов, но с уходом Бушмелева он как то сник и уже особо не выделывался и тому было несколько причин.

Мы уже были не теми молодыми и сопливыми. Даже если сравнивать нас какие мы были месяц назад и сегодня — то и то был виден качественный рывок вперёд. Мы были «рексами»: всё знали, всё умели — насколько это можно применить к нам.

Если Бушмелев держал взвод в кулаке, имел огромный и непрерикаемый авторитет среди курсантов. Держал и командовал справедливо, то теперь когда он ушёл не стало твёрдой руки. Мы, почувствовав близость выпуска, стали борзеть, огрызаться и Тетенов, не ощущая поддержки сзади, сдулся. Кинулся он за помощью к старшине Николаеву, но тот жёстко ему дал отповедь.