Участковый инспектор — полновластный хозяин своей территории, пока не случается что-нибудь из ряда вон выходящее. Тогда старший инспектор из Скотланд-Ярда может прислать ему подмогу по своему усмотрению. И каким бы прекрасным сыщиком участковый ни был, прикомандированный офицер становился его начальником. Кампьен в душе посочувствовал молодому Люку.
— Надеюсь, положение не такое уж скверное, — начал он дружелюбно. — Сколько на сегодняшний день у вас на руках убийств, подкинутых Палинодами?
Глаза-щелочки остро глянули на Кампьена, и тот увидел, что участковый инспектор явно не старше тридцати пяти — рекордный возраст для такой должности.
— Что будете пить? — спросил Люк и стукнул указательным пальцем по горбатому колокольчику на столе. — Отправим мамашу Чабб под этим предлогом вниз и поговорим без посторонних ушей.
Обслуживала их сама хозяйка, маленькая, подвижная, быстроглазая женщина с вежливым, чуть испуганным лицом и седыми букольками, аккуратно уложенными под сеткой.
Она кивнула Кампьену, потупив глаза, и, получив деньги, удалилась.
— Ну так вот, — начал Чарли Люк, моргнув. Его голос, сильный, богатый интонациями, звучал, пожалуй, немного провинциально. — Не знаю, что вам известно, и потому начну по порядку. Тревогу забил доктор Смит.
Кампьен не имел чести знать доктора Смита и вдруг воочию увидел его — фигура доктора, черты лица стали выступать в воображении, как портрет на бумаге под рукой художника.
— Довольно высокий старик, хотя не такой уж старик, конечно, пятьдесят пять лет. Женат на сущей мегере. Выходит из дому по утрам взвинченный, спешит к себе в приемную на этой же улице. Сгорбленный, как верблюд, взгляд загнанный, из воротника торчит длинная шея, голова покачивается — чисто черепаха. Штаны болтаются как на вешалке. А человек он добрый и совестливый. Звезд, правда, с неба не хватает, но врач хороший и безотказный. Старая закваска. Превыше всего дорожит профессиональной честью. И этот человек стал вдруг получать гнусные письма, которые здорово выбили его из колеи.
Чарли Люк говорил как по писаному, помогая себе жестами и даже телодвижениями. Помянув верблюда, он дугой выгнул спину; описывая шею, покачал головой. Его огромная физическая сила делала повествование особенно убедительным, он вбивал в слушателя факты, как молот вбивает сваи.
И Кампьен вдруг явственно почувствовал смятение, какое письма произвели в душе доктора. А младший Люк уже несся, как лавина, дальше.
— Я вам покажу целую стопку этой мерзости, — твердые, энергичные губы высекали слова, руки оглаживали их. — Содержание — обычная ругань. Писал, похоже, псих. И псих этот, скорее всего, женщина, причем весьма опытная в любовных делах и не такая уж невежественная, если судить по орфографии. Письма обвиняют доктора в том, что он якобы способствовал сокрытию убийства: старая дама Руфь Палинод не умерла своей смертью, она была убита, похоронена — и концы в воду. А виноват в этом доктор Смит. Сначала доктор старался не придавать письмам значения. Но однажды ему пришло в голову, что ведь, верно, и его пациенты получают такие же. Случайно услышанное на улице слово стало обретать зловещий смысл. Доктор задумался. Перебрал в уме симптомы, сведшие старуху в могилу, и вдруг испугался до смерти. Поделился со своей женой, та стала еще больше мучить его. У бедняги не выдержали нервы, и он обратился к своему собрату по профессии, тот посоветовал пойти к нам. Смит последовал совету, и дело попало ко мне.
«Боже мой, — сказал он мне, — а ведь мышьяк-то нельзя исключить. Но мне в голову не могло прийти, что возможно отравление». «Не волнуйтесь так, доктор, — успокаивал я его. — Наверняка это грязный розыгрыш. У этих писем есть автор. Мы его найдем, и все встанет на свои места». Между прочим, я отсюда иду на Эйпрон-стрит.
— И я с вами, — отозвался Кампьен, стараясь не показывать все растущий интерес. — Дом Палинодов ведь на этой улице?
— Да, только надо сначала описать вам ее в общих чертах. Это скорее не улица, а переулок. По обеим сторонам магазины. На одном конце — старая часовня, в ней интеллектуальный театр «Феспид»[99]
, безобидное заведение; на другом «Портминстерская ложа» — дом Палинодов. Улица, как и весь этот район, за тридцать лет заметно одряхлела, и вместе с ней интересующий нас дом. Он принадлежит сейчас приятной старой даме, бывшей актрисе варьете, а ныне содержательнице пансиона. Дом был заложен, срок закладной истек, и ей его отдали. Ее собственный дом разрушила бомба. Захватив с собой нескольких постояльцев, она и переехала сюда. Палиноды достались ей вместе с домом.— Мисс Роупер моя давняя приятельница.
— Вот оно что! — яркие щелочки глаз Люка превратились в два вытянутых ромба. — Тогда ответьте мне на один вопрос. А она не могла написать эти письма?
Брови у Кампьена полезли выше очков.
— Я ее так близко не знаю и не могу сказать наверняка, — мягко проговорил он. — Но думается, она не из тех, кто забывает подписываться.