— И у меня создалось то же впечатление. Мне, знаете ли, она понравилась, — Люк говорил совершенно серьезно. — Хотя всякое может быть. Женщина одинокая, лучшие деньки позади. Нелегкая, унизительная работа, ненависть к этим нищим господам. Возможно, они ее поедом едят: их старое гнездо на глазах разрушается, а ей и горя мало. — Люк немного помолчал и продолжил с горячностью: — Не думайте, я не ставлю ей это лыко в строку. У каждого человека на дне души своя муть. И жизнь иногда так повернется, что муть эта может выйти наружу. Я ни в чем не подозреваю нашу увядшую розочку, просто все приходится проверять. Может, она хочет избавиться от них всех скопом и придумала такой способ. А может, влюбилась в доктора Смита и решила помучить его. Хотя, конечно, для шашней возраст уже не тот.
— А кто еще мог бы?
— Писать эти письма? Несколько человек наберется. Да любой из пациентов. После очередной головомойки дома он какое-то время просто не в себе, а клиенты его — люди больные, нервные. Но если мы сейчас станем перебирать возможные варианты, просидим здесь всю ночь. Пейте, сэр. Я буквально в двух словах остановлюсь на других обитателях. На углу, против театра, бакалейная лавка, торгующая и скобяным товаром. Ее хозяин переехал из провинции в Лондон пятьдесят лет назад. Торгует он, как будто это фактория на краю света. Кредит неограничен, вследствие чего, конечно, бывают неприятности. Сыр лежит рядом с керосином, ну и все такое. Палинодов знает всю жизнь. Старый профессор помог ему начать дело; он^помнит добро, и, если бы не он, кое-кто из Палинодов в конце квартала клал бы зубы на полку.
— Рядом с бакалейной лавкой угольщик. Он здесь недавно. Затем приемная доктора Смита. Его сосед — зеленщик. Этот вне подозрений. У него куча детей, и все дочери. Напудренные, накрашенные, а под ногтями чернозем. Дальше аптекарь.
Чарли Люк явно старался говорить тише, но перегородки все равно дрожали от его зычного голоса. Наступившая вдруг тишина бальзамом пролилась на уши Кампьена.
— Аптекарь может представлять интерес? — спросил он — рассказ инспектора становился все занятнее.
— Еще какой! Хоть сейчас на экран кино. Аптека у него — не аптека, а кунсткамера. Чего в ней только нет! Слыхали когда-нибудь о таком снадобье: «Лекарство от кашля и живота. Бабушкин яблочный сад»? Разумеется, нет. А ваш дед принимал его утром, в обед и вечером. Так вы и его найдете у папаши Уайлда, и даже в той самой упаковке. А сколько там выдвижных ящичков со всякой гадостью! А запахи! Как в спальне у больной старухи. И среди всего этого сам папаша Уайлд, волосы крашеные и тугие-претугие воротнички, — Люк натужно задрал подбородок и выпучил глаза. — Узкий черный галстук, полосатые брюки. Когда старый Джоуи и Джес Пузо выкапывали мисс Руфь Палинод, а мы стояли вокруг и угрюмо ждали, пока сэр Доберман наполнял свои вонючие банки, признаюсь, я вдруг вспомнил папашу Уайлда. Не хочу сказать, что именно он отправил старуху на тот свет, если все-таки ее кто-то туда отправил. Но держу пари, зелье взято из его кладовых.
— Когда будет готов анализ?
— Уже есть предварительные результаты. Окончательный ответ получим поздно вечером. Скорее всего, к полуночи. Если будет обнаружен яд, тут же разбудим гробовщиков и выроем брата. У меня уже есть ордер на эксгумацию. Отвратительное это дело — кости, смрад, бр-р!
Он затряс головой, как вымокший под дождем пес, и отпил из бокала.
— Старший брат? Самый старший из детей профессора Палинода?
— Да, Эдвард Палинод, умер в возрасте шестидесяти лет в марте этого года. Значит, семь месяцев назад. Надеюсь, он еще не совсем разложился. Кладбище у нас старое, сырое, давно пора закрыть.
— Мы остановились на подозрительном аптекаре, — улыбнулся Кампьен. — Следующий кто? Может, перейдем к Палинодам?
Инспектор немного подумал.
— Пожалуй, — согласился он с явной неохотой. — На другой стороне улицы только этот тип Пузо, крошечное отделение банка Клофа, переулок Мьюз и самая худшая в мире забегаловка «Фут-менз». Дом Палинодов стоит на углу, на той же стороне улицы, что и аптека. Дом — огромный и облезлый, как старый верблюд. В нем, как мне сказали, есть обширные подвалы, с одной стороны — маленький скверик, песчаные дорожки, обсаженные лавровым кустарником. Этот скверик — царство кошек и пустых бумажных пакетов.
Он опять замолчал. Энтузиазма в нем явно поубавилось, глаза помрачнели.
— Знаете что, — вдруг сказал он, вздохнув с облегчением. — Хотите, я покажу вам капитана? — Он мягко поднялся со стула с той осторожной пластичностью, какая свойственна силачам, подошел к стене, где висел большой щит, рекламирующий ирландское виски, и сдвинул его в сторону. За щитом было застекленное оконце, сквозь которое хозяин мог незаметно следить за происходящим внизу. От центральной стойки отходили перегородки, образуя несколько отдельных залов, заполненных сейчас посетителями. Верхние гости смотрели вниз, сблизив головы, их наблюдательный пункт находился в глубине ресторана.