Забыты и прощены были и заунывные былины, и неуклюжие рыцари: по сравнению со страшной утренней болезнью на пять тянуло что угодно.
Подбодренные бароны и убитый новостями граф покинули зал заседаний управы сразу после подписания протокола и направились к ожидающим во дворе новостей свитам.
Брендель злобно косился на конкурентов, Карбуран лучился благодушием, и лишь Дрягва, на удивление, не выражал ожидающихся от него эмоций.
На узком лице его отражались попеременно и с виду совершенно беспричинно то сомнение, то ярость, то испуг, то подозрение, то еще с десяток необъяснимых и зачастую неподлежащих идентификации в полевых условиях чувств.
Наконец, когда до парадного оставался всего один пролет широкой, покрытой зеленой с золотыми полосами дорожкой, лестницы, он забежал вперед, остановился, развернулся, обвел диким взглядом оппонентов, с ненавистью зыркнул на спускающуюся позади них пару Ивановых гвардейцев, и с усилием выдавил:
— Господа… Я предлагаю… навестить сейчас… бедного Жермона. Поделиться… так сказать… новостями…
— Жермона?..
— Сейчас?..
— Да!!!.. — отчаянно прошипел барон Силезень и, не сводя одного глаза с солдат, остановившихся на пролет выше них поболтать, принялся усиленно мигать глазом вторым, то ли демонстрируя развившийся у него вдруг нервный тик, то ли на что-то намекая.
— У вас глаз дергается, барон, — холодно сообщил Дрягве граф и сделал попытку обойти назойливого конкурента — если не в конкурсе, так хоть на ступеньках. — Приложите компресс или ударьтесь об угол.
— Нам надо поговорить на нейтральной территории!!! — стиснул кулаки и взвыл отчаянным шепотом барон. — Немедленно!!! Срочно!!! Сейчас же!!!
— Да что случилось, Силезень? — набычился и недовольно нахмурился Карбуран. — Что за истерика? Что за тайны? Что за ерунда?
— Тебе, Кабанан, это, безусловно, ерунда! А сегодня ночью… кто-то… — колючий настороженный взгляд в сторону гвардейцев, потом вправо, влево, вверх, вниз. — Кто-то разбил мою вамаяссьскую грелку!..
— …И вся голова была разбита вдребезги? — недоверчивым контральто переспросила матриарх рода Жермонов под взволнованных взором безмолвного, закованного в гипс внука, и рука ее автоматически потянула к себе через стол красно-белую табакерку.
Подумать тут было над чем.
Экстренное собрание претендентов происходило на составленных полукругом мягких креслах, у одра болезни злополучного охотника и в присутствии его благородной прародительницы. Гостеприимная баронесса предложила гостям чай или полный обед из двадцати блюд — на выбор — но, потянув носами и вдохнув непобедимые остатки былых ароматов знахарской деятельности, посетители внезапно почувствовали себя сытыми до такой степени, что были даже не способны проглотить ни капли.
— Да!!! Вдребезги!!! И подушка с одеялом уже начинали тлеть!.. — горячо взмахнув сухонькой ручкой, подтвердил барон Силезень.
— От углей? — уточнил Кабанан.
— Естественно! Уж не думаете ли вы, что убийца был еще и поджигателем? — саркастично фыркнул Дрягва.
— Он никого не убил, — ровным голосом заметил Брендель.
— Не по своей вине!!! — гневно выпучил глаза лишившийся таким ужасным способом сразу целой кучи имущества, а, заодно, и покоя с душевным равновесием, барон. — Если вам неизвестно, то это была терракотовая грелка в рост человека, и в постели, прикрытая одеялом, она создавала впечатление, что там кто-то спит! И этот кто-то — не вы, уважаемый граф! Ничем иным ваше идиотское хладнокровие я объяснить не могу! И если бы я не задержался в будуаре супруги дольше, чем планировал…
Под ставшими мгновенно заинтересованными взглядами дворян барон недоуменно смолк, потом отчего-то вспыхнул, как майский вечер, и возмущенно затараторил:
— У нее закатилась камея под комод, мы его отодвигали, пришлось сначала вынуть все ящики, он дубовый, не сдвинуть с места, оказалось, за ним в плинтусе мышиная нора, я стал тыкать туда подсвечником, и попал… попал… Меня пытались убить, а единственное, что вас интересует, это есть ли мыши у меня в доме!..
— Никто злоумышленника не видел, милый Силезень? — сочувственно похлопала его по нервно дернувшейся руке и перевела разговор в деловое русло баронесса.
— Вся прислуга дрыхла, как пьяная, — с отвращением скривилась несостоявшаяся жертва насилия, и мрачно умолкла.
— И он не оставил никаких улик? — полюбопытствовал граф, сделав вид, что проглотил тонкий намек на толстые обстоятельства.
— Оставил! — встрепенулся барон. — Оставил! Этот мерзавец имел наглость оставить на подоконнике жирный грязный след своего сапога! Правого! Во-о-от такой!
И он раздвинул ладони, иллюстрируя размер.
Размер дворян впечатлил.
— Наверное, он ростом метра два будет, если не больше, — задумчиво покачала головой старушка Жермон. — Мой покойный супруг, да будет земля ему пухом, носил такие же, а ведь он был ростом не меньше меня… М-да… Какая жалость…
— Что барон Буйволино скончался? — уточнил Дрягва.