Народ вскрикнул, и тут из толпы гвардейцев, исступленно крича что-то яростное, дикое, неразборчивое, выскочил Кондрат. Не помня себя, он бросился на торжествующе оскаленное рыло, что было сил, вонзил в красный, горящий восторженной злобой глаз пику, и повис на древке, загоняя его всё глубже и глубже.
Изумленный кабан разжал зубы, пронзительно взвизгнул — словно гвоздем по стеклу — и неистово замотал башкой, пытаясь освободиться от раскалывающей мозг внезапной острой боли, и вдруг рухнул на бок и отчаянно задергался.
Потом замер.
Из жуткой оскаленной пасти полилась, растапливая лед, черная кровь.
Гвардеец висел на пике, судорожно вцепившись в древко и тяжело, прерывисто дыша, будто это не медведь, а он сам только что схватился со свирепым монстром в беспощадном бою, и ему, а не медведю рвали горло жуткие зубы и громадные бивни…
— Кондрашенька!!!.. — застывшую тишину разорвал отчаянный вопль.
Солдат вздрогнул, оглянулся, и заметил мчащуюся со всех ног к нему Находку, несущихся за ней галопом друзей, но ближе всего — руку протяни, и дотронешься — он увидел поднявшегося на дыбы и нависшего над ним медведя.
Того самого.
Маленькие ушки его были прижаты к огромной башке, сквозь стиснутые оскаленные зубы прорывался отдающийся в костях рев, а в слезящихся, налитых кровью глазах брызгало искрами и металось больное бузумие.
Гигантская лапа занеслась над его головой для удара.
Первого и последнего.
— Нет!!!..
И вдруг медведь взвыл от боли, присел и, позабыв про окаменевшую от испуга жертву, яростно повернулся к посмевшему напасть на него с тыла храбрецу… и опешил.
Смельчаку было от силы полгода, но отваги и доблести ему было не занимать.
При виде озадаченной морды противника, бесстрашный Малахай отцепился от медвежей ляжки, поднялся на задние лапы, угрожающе взмахнул передними и грозно зарычал.
Громадный медведь ошарашено отступил на шаг, затряс головой, и из пасти его стал вырываться глухой рваный рев.
Но так просто от медвежонка было не избавиться. Он подвинулся вперед на три своих шага и яростно зарычал прямо в хмурую морду большого зверя, угрожающе скаля мелкие, но острые зубки.
— Малахай, Кондрат, я иду, иду!.. — задыхаясь и хватая ртом обжигающий холодный воздух, октябришна проехала последние метры на животе и с разгону врезалась головой в переднюю лапу, толщиной и, кстати, жесткостью не уступающий стволу иного дерева.
Лучшая защита — это нападение, пришел к такому же выводу и Малахай, и с новой энергией принялся грызть, кусать и рвать шерсть противника.
Медведь при виде растущего на глазах численного превосходства попятился, ошалело моргнул, словно хотел обиженно протянуть «Так нече-е-естно!», но тут же снова отчаянно взревел и взвился на дыбы.
На передней лапе у него повисла ученица убыр.
— Находка!.. — подскочил Кондрат и схватил ее за талию. — Отпускайся, я держу!.. Скорей!..
Девушка послушно разжала руки, но вместо того, чтобы повиснуть на шее у своего спасителя и ждать перемещения в безопасное место, впилась сверлящим взглядом в глаза чудовища и резко выбросила вперед ладони.
— Стой!!!
И могучий зверь, властелин леса, равному по силе которому теперь не было, замер по ее команде, как вкопанный, а потом тихо опустился на четвереньки, растерянно потоптался, отрывисто бормоча что-то неразборчивое и жалобное, улегся на мостовую, прикрыл глаза, и затих.
Не обращая внимания на пододспевших с оружием людей, на выкрики и ахи из окон, Находка опустилась на лед подле огромной мохнатой головы зверя, обняла ее руками, припала лбом к его лбу, и заговорила, зашептала что-то плавно-певучее на своем, октябрьском наречии.
Из всего переливчато журчащего потока ласковых, успокаивающих, обволакивающих, убаюкивающих незнакомых слов Сенька уловила и поняла только одно, повторявшееся почти постоянно.
Гондыр.
— Гондыр?.. — недоверчиво повторила она шепотом.
Но Иван и Кондрат, стоявшие в ней ближе всех, услышали.
— Это он — гондыр? — с каждой секундой понимающий всё меньше и меньше Кондрат нахмурился, и кивнул в сторону неподвижной бурой горы, с которой обнималась октябришна и к которой прильнул, как к родной, Малахай. — Его так звать?
— Нет. То есть, да. В смысле, нет, — доходчиво объяснила царевна. — Короче, когда мы были в стране Октября… как раз на следующий день, когда мы встретили вас в лесу блудней и отправили на поиск Ивана…
Через несколько минут короткая история с размолвкой убыр и гондыра была рассказана, а местами даже показана в лицах.
Гвардейцы переглянулись.
— А у нас он что делает? — выразил всеобщее недоумение Прохор.
— Проснется — спросим, — пожала плечами Серафима.
А, между тем, чердаки, мансарды, балконы, окна и дверные проемы стали постепенно пустеть: видя, что прямая угроза как будто миновала, на старые позиции неспешно и осторожно стали возвращаться зрители.
И не только.
Груда обломков в центре площади зашевелилась, зашушрала и, выпутываясь из обрывков декораций и строительного мусора, на свет белый показался граф.