Срочный фрахт

Солнце ушло за низкую полосу берега, по воде пролетели сиреневые сумерки, неслышные, как ночная бабочка, и порт сразу залила синяя южная тьма.

Леша направился домой. Подходя к домику, он увидел у калитки зыбкую белую тень. Ириша сидела на своем любимом месте и потрескивала подсолнуховыми семечками на мелких зубках. Увидев Лешу, она подняла голову, и в белках ее влажным мерцанием отразилась большая звезда, плывущая в зените. Леша хотел пройти мимо молча, но Ириша задержала его.

— За самоваром ходили, Алексей Васильевич? — спросила она, откровенно улыбаясь.

Это было уже чересчур. Лешино сердце наполнилось горечью и печалью. Он шагнул к Ирише и срывающимся голосом спросил:

— За что вы меня терзаете, Ирина Тихоновна? Чем я вам не пришелся?

Ириша обняла пальцами коленку и сидела, слегка покачиваясь, не отвечая на Лешин вопрос.

— Вы мне даже отвечать не желаете, Ирина Тихоновна? — Леша осторожно присел на скамеечку, заглядывая в Иришино лицо.

— Звездочка какая колючая, как ежик, — сказала Ириша шепотом, уводя разговор в сторону.

— Нет, Ирина Тихоновна! Про звездочки мне нынче не в пору слушать, — решительно ответил Леша. — Вы мне сперва ответ по моему беспокойству дайте.

Ириша оторвалась от созерцания звезды и, словно впервые, с удивлением оглядела взволнованного Лешу.

— Про что это вы интересуетесь, Алексей Васильич?

— За что вы меня мучаете, Ирина Тихоновна? — повторил Леша и боязливо взял Иришину загорелую руку. Она не отняла ее, и от тепла маленькой жесткой ладони у Леши сладко заныли колени. Вдруг Ириша засмеялась.

— Чего вы смеетесь, Ирина Тихоновна?

— Смешной вы, Алексей Васильевич. Форсу у вас много, а я форсистых не люблю.

— Какой же во мне форс? — спросил озадаченный Леша.

— А такой… Даже ходите не как человек, а как дудак.

— Как кто? — переспросил Леша.

— Дудак!.. Птица такая в степи живет. Иначе — дрофа. Подле стогов всегда вышагивает важно-преважно, точь-в-точь как вы. Верно, думаете — раз из столицы приехали, так и люди вам по плечо.

— Ей-богу, никогда такого не думал. — Леша даже привстал от неожиданности.

— Может, сами и не думали, а форс за вас думает. Уж я вижу. Я людей на глаз разбираю, — вздохнув, сказала Ириша, словно ей самой было неприятно такое умение понимать человеческие характеры.

— Не знаю, — обиженно отодвинулся Леша, не выпуская все же Иришиной руки, — от вас первой такое слышу. Между прочим, со многими девушками знакомство водил, и все мной были довольны… даже сердцем привязывались, — добавил он с грустью.

— На вкус и цвет товарищей нет, — отпарировала Ириша, освобождая руку, — пусть их привязываются, это ихнее дело.

— Может, вас наружность моя компрометирует? — вставил Леша словцо, слышанное от одной адъютантской крали в семнадцатом году. Словцо это ему понравилось — ученое и выразительное.

— Вот еще, — усмехнулась Ириша, — я к наружности не вяжусь. Был бы человек настоящий, а там хоть нос картошкой, на это не глядеть, — продолжала она, не замечая, как уязвило Лешу напоминание о его неудачном носе. — Мне главнейше, чтоб большое чувство в человеке имелось. Чтоб сила сказывалась. А мелюзга, сколько ни форси, выше крыши не прыгнет.

Ириша помолчала, снова сложив руки на колене.

— Мне только форменный герой по сердцу бы пришелся, — мечтательно и тихо сказала она, тряхнув кудряшкой на лбу, — чтоб храбрый был. Да где его такого найдешь, нема его.

— А может, я такой и есть? — с робкой надеждой сказал Леша.

Ириша пристально посмотрела на него, приблизясь вплотную и обдавая теплом дыхания. Маленькие губы ее сложились в презрительную складку.

— Сказали! — крикнула она, резко отстраняясь. — Это вы такой? Вот он, форс-то ваш!

Леша вскочил. Таких обидных слов он еще никогда не слышал в своей везучей жизни.

— Спасибо на добром слове, Ирина Тихоновна, — заговорил он, спеша и захлебываясь словами. — Злой у вас характер! Прямо не женский, а обратный. И откуда вы про геройство знаете, какое оно бывает? Всего-то в жизни видели, что свою хату да корову. Молоко доить — тоже не надо больших чувств иметь. А человека обидеть вам ничего не стоит. Может, я при военном транспорте свою пользу приношу побольше такого, который из винтовки пуляет. А мотор — он тонкая штука. Вас вот год нужно учить, и то не научитесь. А на других критику пускаете. Ну и ждите себе королевича! Прождетесь!

Леша выпаливал обидные слова все злее и взволнованней, наседая на Иришу. Она отстранила его локтем.

— Что вы на меня налезаете, Алексей Васильич? Что вы руками намахиваетесь? Чи я нанятая на ваш вкус разговаривать? Идите себе! И зубом на меня не сверкайте. И зуб у вас поганый, железный. От него во рту ржа может пойти.

Леша отшатнулся. Этого последнего унижения он не мог снести. Платиновый зуб, который стоил четыреста рублей и полпуда гречки! Зуб, который вставляли себе самые важные буржуи и который до сих пор пленял всех девушек… и вдруг железный! Леща стиснул кулаки. Он искал слов для уничтожительного ответа, но их не было, и в голову лезла дребедень. Но удержаться он не мог.