– Не думаю. На мой взгляд, интересоваться – это нормально. Сейчас делают клейкую ленту разных цветов.
Снова многозначительно изогнутая бровь.
– Разных цветов, – повторил мужчина.
А потом задал вопрос, который привел меня в ужас:
– Если бы вам пришлось выбирать, какой цвет вы бы выбрали?
– Не знаю. Внезапно у меня во рту пересохло, – проговорила я. – Нельзя ли мне выпить воды?
– Конечно, конечно. Как только вы ответите на вопрос.
Я пробыла в той комнате очень долго. Они вышли и вернулись, но не для того, чтобы дать мне воды. У меня начались галлюцинации. Мне казалось, будто язык стал таким толстым, что я не могла полностью закрыть рот. На моих губах появилась отвратительная коричневая корка. Женщина держала в руке картонный стаканчик с водой. Она вылила передо мной немного воды, и все во мне устремилось к ней.
– Вы запомнили цвет ленты?
У меня было время все обдумать. Что, если я выберу какой-то определенный цвет и угадаю? И я решила выбрать все цвета сразу. Да. Таким образом, я не ошибусь.
– Это были все цвета, – объявила я.
Они кивнули, одарили меня острыми одобрительными взглядами и вместе сказали:
Кто вообще мог подумать, что клейкую ленту делают радужной? И почему ни с того ни с сего Мара использовала именно ее, чтобы приклеить крэк к подмышкам Баджи?
В тот день, когда судья Рагник приговорил меня к шестидесяти годам заключения, все в зале суда оцепенели от ужаса, но что касается меня, то я не могла стереть с лица озадаченного выражения. Оно у меня было такое же, как у Баджи. Однако многие в зале суда не удивились. Приговоры по федеральным делам всегда суровы. А наличие кокаиновой темы раздувало важность процесса до сумасшедших размеров. И наконец, у судьи была свобода действий – кража Баджи была отягчающим обстоятельством, и этот служитель закона был искренне потрясен тем, что я сделала. Он говорил о святости и неприкосновенности мертвых, о том, насколько они беспомощны в руках живых. Как его решение по данному делу может создать прецедент. Всплыл мой нелепый контракт с Данаей – черт бы побрал мою умную задницу. А кроме того, позвольте привести статистику. Нечего говорить, что она не в мою пользу. Так вот, среди коренных американцев процент тех, кто сидит за решеткой, самый высокий по сравнению с другими народами. Я люблю статистику. Она наглядно демонстрирует, что происходит с такой крошечной частью человечества, как я, в мировом масштабе. Например, только в Миннесоте заключено в тюрьму в три раза больше женщин, чем во всей Канаде, не говоря уже о Европе. Есть и другие статистические данные. Я даже не могу в них влезть. Вот уже много лет я спрашиваю себя, почему мы находимся на самом дне или на худшем уровне из всего, что поддается сравнению. Потому что я знаю: у нас как у народа есть величие. Но возможно, оно заключается в том, что не поддается измерению. Может быть, мы и были колонизованы, но недостаточно. Не обращайте внимания на казино или мое собственное поведение, большинство из нас не зарабатывают деньги на своей судьбе. Мы недостаточно колонизованы, чтобы стереть любовь предков. А еще мы недостаточно колонизованы, чтобы приспособиться к мышлению на доминирующем языке. Несмотря на то что большинство из нас не говорит на родном языке, многие из нас действуют, руководствуясь унаследованным от предков чувством этого языка. Присущей ему щедростью. В нашем анишинаабемовине[8] присутствуют сложные формы человеческих отношений и бесконечные шутки. Так что, пожалуй, мы обитаем на изнанке английского языка. Думаю, это возможно.
И все-таки подноготная одного английского слова облегчила мое отчаяние. В тюрьме временного содержания, где я сидела в ожидании приговора, мой словарь просветили рентгеном, оторвали обложку, поковырялись в прошивке, перелистали страницы. В конечном счете мне пообещали разрешить им пользоваться за хорошее поведение, на что я немедленно согласилась. Плохое поведение испарилось, когда приговор был оглашен. По крайней мере, настолько, насколько я могла себя контролировать. Случалось, что порой я срывалась. Я была Туки[9], хотя иногда излишне. К лучшему это или к худшему, но факт оставался фактом.
Словарь, попавший мне в руки, был
Срок
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное