Срок

Впервые прочитав это определение, я поразилась примеру, выделенному курсивом. Это не просто предложение, подумала я. Срок вышел, вы свободны. Это самое красивое предложение из когда-либо написанных.

* * *

Я провела в ветхой, разрушающейся тюрьме восемь месяцев, потому что другие были переполнены. В Миннесоте было слишком много женщин, сделавших, как любили говорить приходившие ко мне психотерапевты, неправильный выбор. Поэтому мне не нашлось места в женской тюрьме Шакопи, которая в то время даже не была окружена настоящим забором. Я хотела, чтобы меня отправили туда. Но как бы то ни было, я сидела за федеральное преступление. Васека, ныне федеральная женская тюрьма общего режима, находящаяся в южной Миннесоте, еще не начала принимать заключенных. Поэтому меня перевели из Тиф-Ривер-Фоллз в местечко за пределами штата, которое я назову Роквилл.

Именно перевод туда привел к дальнейшим неприятностям. Перевод обычно организуют ночью. Я обнаружила, что единственные случаи, когда меня будили в тюрьме, приходились на те редкие минуты, когда мне снился по-настоящему хороший сон. Однажды ночью, все еще находясь в тюрьме, я как раз собиралась откусить огромный кусок шоколадного торта, когда меня буквально вырвали из сна. Мне велели надеть бумажные рубашку и брюки, а затем шаркать к автобусу-фургону в картонных тапочках. Все заключенные женщины были закованы в кандалы, и каждая из них сидела в отдельной секции. Когда я увидела, что мне предстоит войти в эту крошечную клетку, я упала в обморок. В то время у меня была смертельная клаустрофобия. Я слышала о святой Лучии[10], которую Бог сделал такой тяжелой, что ее нельзя было поднять. Я попыталась сделать себя такой же тяжелой, а также внушить этим транспортным гунам[11], что страдаю клаустрофобией. Я умоляла, как помешанная, и они обращались со мной соответственно. Двое мужчин потели, напрягались, били, толкали и затаскивали меня в клетку. Наконец им это удалось. Потом Баджи вошел в нее вместе со мной, дверь закрылась, и я начала кричать.

Я слышала, как они говорили о том, чтобы вколоть мне дозу снотворного. Я начала умолять их об этом. Но поблизости не оказалось медсестры, чтобы сделать укол посреди ночи. Мы тронулись с места, и дела пошли еще хуже. Баджи злорадствовал, звездный шарф, завязанный узлом на макушке, все еще поддерживал его челюсть. Другие женщины ругались на меня, а парни из службы безопасности орали на всех нас. По мере того как мы катили вперед, дела становились все хуже. Как только адреналин, выработавшийся в результате панической атаки, попадает в организм, вы уже не можете остановиться. Мне рассказывали, будто интенсивность панической атаки означает, что она не может длиться вечно, но вот что я вам скажу: она может тянуться часами, как это было, когда Баджи начал шипеть на меня сквозь гнилые зубы. Не помню, что я делала в те часы, но, по-видимому, я решила покончить с собой, разодрав то, что могла из бумажной одежды, скомкав кусочки штанин и рукавов, набив ими нос и рот. По словам очевидцев, когда я замолчала, все испытали такое облегчение, что никто не захотел проверить мое состояние. Так что я могла умереть от кусков бумаги, если бы у одного полицейского вдруг не проснулась совесть. Если бы на той бумаге имелись слова, стала бы моя смерть стихотворением? Времени обдумать этот вопрос у меня было предостаточно.

Как только я очутилась в тюрьме, меня заключили на год в изолятор. Из-за моей попытки удавиться бумагой мне не разрешили читать книги. Однако я вдруг обнаружила, что у меня в голове есть целая библиотека, о существовании которой я сама прежде не подозревала. Там были все книги, которые я прочла, от начальной школы до колледжа, плюс те, которыми я была одержима позже. В моих извилинах хранились длинные сцены и отрывки – все, от «Рэдволла» до «Гека Финна» и «Выводка Лилит»[12]. Так прошел год, в течение которого я каким-то образом не сошла с ума, потом миновала еще пара лет, прежде чем меня перевели в новую тюрьму. На этот раз, по дороге в Васеку, я была опять закована в кандалы, но не заперта в тесной клетушке. Как бы то ни было, время, проведенное в Роквилле, излечило меня от клаустрофобии. Я отсидела семь лет в Васеке, а потом однажды меня вызвали в кабинет начальника тюрьмы. К тому времени мой настрой резко изменился. Я держала голову опущенной. Училась в колледже по программе дистанционного образования. Выполняла порученную работу. Так что же, черт возьми, я натворила? Я вошла в кабинет, ожидая какой-нибудь катастрофы, но услышала только два предложения, от которых у меня остановилось сердце: Время вашего пребывания здесь закончилось. Ваш приговор заменен.