«Срубленное древо жизни». Судьба Николая Чернышевского

И очевидно следующее письмо от 27 января оказалось решающим, после которого, не объявляя этого никому, он начал бессрочную голодовку. Вот письмо: «Из первых двух строк 4-й страницы письма г-жи Чернышевской от 24 января к ее мужу видно, что г-жа Чернышевская встречала затруднения в получении вида на проживание в Петербурге. Но из этого же письма ее от 24 января можно видеть, что жить ей в Петербурге нужно уж и для одного леченья, не говоря о других причинах. Чернышевский просит его пр-во г. коменданта сделать то, что от него зависит, чтобы избавить больную женщину от полицейских – для чести полиции, Чернышевский предполагает только – недоразумений» (Дело, 280).

У нас часто говорят, что Чернышевский провел первую в России политическую голодовку. Но, во-первых, он не считал себя политзаключенным, в его деле была полная неопределенность, во-вторых, он не выдвигал никаких политических требований, более того, он даже не объявил голодовку, просто перестал принимать пищу. С конца января он не ест. Стоит привести воспоминания смотрителя Алексеевского равелина: «Чернышевский был тогда еще сильным и здоровым человеком. И вот этот-то сильный по натуре человек порешил было уморить себя голодом. Это было с ним еще до написания им романа “Что делать?”.

Дело было так: нижние чины караула, да и сам смотритель заметили, что арестант, т. е. Чернышевский, заметно бледнеет и худеет. На вопрос о здоровье он отвечал, что совершенно здоров. Пища, приносимая ему, по-видимому, вся съедалась. Между тем дня через 4 караульные доложили смотрителю, что в камере начал ощущаться какой-то тухлый запах. Тогда, во время прогулки Чернышевского в садике, осмотрели всю камеру, и оказалось, что твердая пища им пряталась, а щи и суп выливались… Стало очевидно, что Чернышевский решил умереть голодной смертью… Ни увещания добряка смотрителя, ни воздействия со стороны III Отделения долго не влияли на него. Приказано было, однако, приносить ему в камеру, по-прежнему, всю пищу ежедневно, но он еще 3–4 дня не дотрагивался до нее и пил только по 2 стакана в день воды. Соблазнительный ли запах пищи, страх ли мучительной голодной смерти или другие побуждения, но на 10-й день Чернышевский стал есть, и недели через две он совершенно оправился, и тогда из-под пера его вышел роман “Что делать?”»[280].

Раз были увещания Третьего отделения, то понятно, что караульные доложили по инстанции. Начальство немного спохватилось.

И пошла лихорадочная переписка жандармов. Ничего этакого политического, типа ниспровержения власти не требует, но ведет себя неподобающим образом. И 7 февраля генерал Потапов пишет в Следственную комиссию: «Состоящий при С.-Петербургской крепости доктор Окель донес коменданту оной от 3-го сего месяца, что титулярный советник Чернышевский воздерживается с некоторого времени от всякой пищи, вследствие чего заметно ослаб; что цвет лица у него бледный, пульс несколько слабее обыкновенного, язык довольно чистый, что прописанные ему капли для возбуждения аппетита он принимал только два раза, а 3-го числа объявил, что не намерен принимать таковые и что он воздерживается от пищи не по причине отсутствия аппетита, а по своему капризу. О таковом донесении доктора Океля, сообщенном мне комендантом крепости, считаю долгом уведомить Следственную комиссию. Управляющий отделением свиты е. в. г.-м. Потапов». (Дело, 283–284). Что делать начальству? Потапов находит обтекаемую форму. 12 февраля он сообщил коменданту крепости Сорокину решение высочайше учрежденной комиссии: «Высочайше учрежденная в СПБ Следственная комиссия в заседании 11 февраля положила объявить содержащемуся в крепости тит. сов. Чернышевскому, что свидание ему с женою в настоящее время дозволено быть не может по неудовлетворительному состоянию здоровья Чернышевского и что разрешение последует, когда он будет совершенно здоров» (Дело, 286). То есть голодай не голодай, помирай – не помирай, но Потапов тешит свое самолюбие. Не ему отвечать за жизнь заключенного. А комендант понимает, что в случае чего, ответственным будет он.