Срывайте маски!

Использование доносов как оружия в супружеских битвах кажется, главным образом, новшеством послевоенного периода и характерно в основном для женщин. Разумеется, тут существовал инструментальный мотив — донос приобрел новый смысл, помогая предотвратить нежелательный развод. Но представляется вероятным, что женщины (в отличие от мужчин), как показывает эпиграф к данной главе, часто положительно реагировали на развивающийся патернализм партии-государства, считали себя под его защитой и использование доносов против мужей и любовников отражало эти настроения. Гипотеза, что женщины приветствовали вмешательство постсталинского партии-государства в «так называемую частную жизнь», а мужчин оно возмущало, заслуживает дальнейшей проверки.

Женщины писали доносы об аморальном поведении мужчин, рассчитывая, что их письма встретят у властей благосклонный прием. Это, возможно, объяснялось не только твердой линией государства в защиту семьи и против беспорядочных связей, но и энергичным государственным поощрением доносительства в послевоенный период: примером, в частности, может служить постановление 1947 г., согласно которому уголовной ответственности наряду с преступниками подлежали также лица, знавшие о преступлении, но не донесшие о нем (недоносители). Постановление (где речь конкретно шла о таких преступлениях, как хищение и растрата) вменяло доносительство в обязанность всем, не исключая членов семьи, и было охарактеризовано одним комментатором-юристом как «новое выражение общественного долга и общественной морали советского человека».[222]

ЧАСТЬ V. САМОЗВАНСТВО

ГЛАВА 13. МИР ОСТАПА БЕНДЕРА [223]

Образ плута имеет долгую историю и в реальной жизни, и в литературе. Это персонаж мирового фольклора^{599}. Главная его черта заключается в том, что он всех разыгрывает, обманывает и водит за нос; тем не менее фольклорный плут, как правило, вызывает симпатию и свои проделки зачастую совершает исключительно по веселости характера, а не ради личной выгоды. Фольклорные плуты бывают озорниками, как Тиль Уленшпигель; могут превращаться в животных; часто подрывают авторитет власти и протестуют против социальных условностей; среди них есть «умельцы», способные выпутаться из неприятностей, используя все, что окажется под рукой; иногда, подобно Гермесу (или Паку в шекспировском «Сне в летнюю ночь»), они даже служат посланцами богов^{600}. Значение образа плута в фольклоре толкуется на самые разные лады, но большинство интерпретаций подчеркивает его функцию ниспровергателя устоявшихся норм, чьи проказы (по словам Мэри Дуглас) заставляют людей осознать «необязательность общепринятых образцов» и показывают, что «любой способ упорядочения опыта может быть произвольным и субъективным». Как в мире бахтинского карнавала^{601}, ниспровергательство это не постоянное и совсем не обязательно угрожает существующей власти: проделки плута «несерьезны, в том смысле, что они не представляют реальной альтернативы, а лишь дают радостное чувство свободы от формы вообще»^{602}.

В каждом обществе и в каждой литературе — свои плуты. В современную эпоху одним из наиболее распространенных вариантов этого типа стал мошенник, прикидывающийся кем-то другим ради собственной выгоды, обычно для того, чтобы вытянуть деньги у легковерных простаков. Его литературные — а также, вполне вероятно, и реальные — архетипы создала Америка[224]. Говорят, будто «американский плут — по преимуществу бродячий торговец»^{603}. На самом деле американская литература XIX в. предлагает широкий ассортимент типов мошенников, от харизматичных проповедников до продавцов «змеиного масла». «Мошенник» Германа Мелвила, классическое исследование на данную тему, написанное в 1850-х гг., показывает нам устрашающий легион подобных субъектов, которые орудуют на борту парохода, курсирующего по Миссисипи, и, прибегая ко всевозможным уловкам и личинам, заставляют пассажиров расстаться со своими денежками^{604}.

В России литературная и реальная родословная плута имеет свои особенности, в частности акцент на самозванстве[225]. Классическим литературным примером часто считается гоголевский Хлестаков — молодой вертопрах, по пути из Петербурга в имение отца попадающий в небольшой городок, где местные чиновники ошибочно принимают его за правительственного ревизора и всячески стараются задобрить взятками[226]. Более древний образец русского плута-самозванца — самозванцы, выдававшие себя за царей, например Лжедмитрии в начале XVII в. и Пугачев в XVIII в.^{605} В. Г. Короленко в конце XIX в. произвел от старого слова новый дериват «самозванщина» для обозначения разного рода мелких жуликов — странствующих святых старцев, самозваных инженеров, судей, чиновников, о чьей криминальной деятельности сообщала в рубрике «Происшествия» бульварная пресса 1890-х годов^{606}.