Срывайте маски!

В тот же период, описывая уголовный мир Киева, А. И. Куприн отметил появление нового яркого типа преступника — афериста: «Он одевается у самых шикарных портных, бывает в лучших клубах, носит громкий (и, конечно, вымышленный) титул. Живет в дорогих гостиницах и нередко отличается изящными манерами. Его проделки с ювелирами и банкирскими конторами часто носят на себе печать почти гениальной изобретательности, соединенной с удивительным знанием человеческих слабостей. Ему приходится брать на себя самые разнообразные роли, начиная от посыльного и кончая губернатором, и он исполняет их с искусством, которому позавидовал бы любой первоклассный актер»^{607}. Один из приведенных Куприным примеров — Николай Савин, легендарный аферист рубежа XIX-XX вв. Среди его «подвигов» числится получение под именем графа Тулуз-Лотрека крупного займа у парижских банкиров для болгарского правительства. Благодарная нация была готова возвести «графа» на болгарский трон, но тут Савина при турецком дворе разоблачил парикмахер, знавший его в России^{608}.[227]

Архетипом мошенника в советской литературе стал Остап Бендер, персонаж сатирических романов И. Ильфа и Е. Петрова[228]. Критик-формалист В. Б. Шкловский прослеживал происхождение Бендера не от русских предшественников, а от героев европейского и американского плутовского романа — лесажевского Жиля Блаза, филдинговского Тома Джонса, марктвеновского Гекльберри Финна^{609}. Однако «великий комбинатор» Ильфа и Петрова явно имел предтеч и в русской^{610},[229] и в еврейской^{611} литературе, а также в лице реальных самозванцев и аферистов, подвизавшихся в России на рубеже веков. Подобно всякому уважающему себя мошеннику, Бендер способен с апломбом исполнять множество разных ролей, мгновенно меняя маски, и выпутываться из неприятностей, ловко импровизируя с помощью «подручных средств». Он завоевывает доверие недовольных «бывших», тоскующих по старому режиму («Двенадцать стульев»), без труда вливается в группу советских писателей, собирающихся освещать открытие Турксиба. Однако главный его талант, при всех мечтах о далеком сказочном Рио-де-Жанейро, — умение совершенно свободно и убедительно «говорить на большевистском языке», а самый испытанный прием, начиная с выступления в амплуа «сына лейтенанта Шмидта» (героя революции 1905 г.), — использование этих лингвистических способностей для того, чтобы убеждать в своей добропорядочности доверчивых провинциалов или воспроизводить повадки советского бюрократа (присваивая заодно его привилегии).

Романы о Бендере не встретили полного одобрения у властей (и, кстати сказать, у интеллигенции) из-за своего легкомысленного характера и отсутствия в них четко выраженной нравственной позиции, зато мгновенно и надолго завоевали популярность у советских читателей^{612}. Хотя эпоха огромных тиражей в советском книгоиздании наступила только после 1956 г., эти две книги, печатавшиеся и вместе и по отдельности, выдержали до Второй мировой войны двадцать изданий[230]. За исключением, может быть, несгибаемого и пламенного Павла Корчагина из полуавтобиографического романа Н. А. Островского «Как закалялась сталь» (1932), никто из «положительных героев» социалистического реализма в 1930-е гг. не мог похвастаться такой славой и популярностью, как Остап Бендер, и, конечно, ничьи высказывания не цитировались так часто и не были так быстро усвоены разговорной речью[231].

Рис. 10. Остап Бендер в одиночестве танцует танго, мечтая о Рио-де-Жанейро и прижимая к груди папку, которая, как он надеется, должна принести ему богатство.

Рисунок К. Ротова для первой публикации романа «Золотой теленок» в журнале «30 дней» (1931). Репродукция из кн.: Ильф И., Петров Е. Собр. соч. М., 1961. Т. 2. С. 233