Срывайте маски!

Выше, говоря об украинских листовках, мы видели, что народное обличение еврейских привилегий могло подойти опасно близко к обличению режима, который дал евреям такие привилегии («Смерть евреям и коммунистам!»). И это нельзя назвать бездумным воспроизведением старого мифа о «еврейском большевизме», хотя тот наверняка играл определенную роль; в смысле образования, «хороших» профессий, административных постов и даже членства в партии евреи заметно превосходили представителей других советских народов, включая русских, и добились они подобного положения после революции и в значительной мере благодаря ей^{689}. Неудивительно, что при данных обстоятельствах некоторые коллеги Сталина в партийном руководстве сомневались в разумности кампании против «врачей-убийц» по прагматическим соображениям, даже если не принимать во внимание тревогу в связи с нарушением давней заповеди партийной идеологии о недопустимости антисемитизма.

Еще одним лейтмотивом обсуждений стала характерная для традиционного антисемитизма тема нечестности, лживости евреев, их стремления к наживе. Евреев надо вычистить из торговли, «потому что они особенно обмеривают и обвешивают»^{690}. Евреи — «торгаши, хитрые и всегда норовят обмануть»^{691}. Они «хитрые» (это слово повторялось снова и снова), умеют найти патронов и протекцию («Дело не обошлось без кумовства!» — восклицал один возмущенный автор письма, когда евреев-врачей освободили после смерти Сталина^{692})[271] и достать все что угодно^{693}. В куйбышевском молодежном городке (который после сообщения ТАСС «гудел как улей») молодые люди «выражали сильное возмущение против евреев как людей, которые коварно живут за счет русских»^{694}. В основе многих жалоб по поводу еврейской хитрости, по-видимому лежало (хоть и нечасто формулировалось так прямо) ощущение природной несправедливости в отношениях евреев и русских: мало того что евреи образованнее, они еще, как подразумевалось, чересчур умны для простодушных русских. Говоря словами одного сторонника массовой депортации, надо «согнать их в одно место, пусть там друг друга обманывают»^{695}; тогда честные русские больше не будут их жертвами-ротозеями.

Кампания 1953 г. против ротозейства

Антисемитские официальные меры и политика конца сталинской эпохи касались почти исключительно представителей элиты — еврейских управленцев и специалистов в различных областях, прежде всего в медицине, деятелей литературы и театра — и их зарубежных связей[272]. Однако в начале 1953 г. одновременно с объявлением о «деле врачей» возникла еще одна (правда, не столь громкая) тема еврея — жулика и мошенника. Она появилась в рамках недолговечной кампании против ротозейства в советском аппарате, развернутой в январе 1953 г. Насколько мне известно, этой кампании не уделялось внимания в обширной литературе, посвященной послевоенному антисемитизму, тем не менее она совершенно очевидно составляла часть общего процесса, так же как особого процесса «объевреивания» образа плута, о котором я собираюсь поговорить в данном разделе.

Слово «ротозейство», толкуемое в советском словаре 1939 года издания как «крайняя рассеянность, невнимательность»^{696},[273] изредка мелькало в риторике Большого террора, когда речь заходила о беспечности аппаратчиков, не разглядевших врагов и вредителей в своей среде, — т. е. о недостатке бдительности. В том же смысле оно употреблено в комментарии «Правды» по поводу «дела врачей» в январе 1953 г., где говорится: «Кроме этих врагов [шпионов и убийц], есть еще у нас один враг — ротозейство наших людей. Можно не сомневаться, что пока есть у нас ротозейство, — будет и вредительство. Следовательно: чтобы ликвидировать вредительство, нужно покончить с ротозейством в наших рядах»^{697}. «Известия» истолковали его в особенно мрачном духе, сославшись на знаменитое выступление Сталина на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 г., где тот, обличая врагов народа, якобы объявил ротозейство «идиотской болезнью» и призвал своих слушателей с ней бороться^{698}.[274] Так в. газетах началась кампания против ротозейства. Вначале упор делался на таких прегрешениях, как небрежное обращение с секретными документами и выбалтывание государственных тайн^{699},[275] но в течение нескольких недель акцент сместился с беспечного отношения аппаратчиков к правилам секретности, на привычную для них практику патронажа и покровительства, в том числе защиты подчиненных, замешанных в преступлениях^{700}.