Основные элементы «гибкого реагирования», предназначенного для «коллективного» употребления, были сформулированы в документе Военного комитета НАТО МС 14/3 «Общая стратегическая концепция обороны района НАТО». Практическое осуществление этой доктрины возложили на так называемую «триаду НАТО», которую составляют обычные силы, тактические ядерные силы, стратегические ядерные средства США. С самого начала США, руководствуясь своекорыстными соображениями, сконцентрировали основное внимание на первом из элементов натовской «триады». Они добивались создания обычных сил блока, которые могли бы обеспечить ему успех даже в крупном и продолжительном неядерном столкновении с социалистическими государствами.
Установки «гибкого реагирования» были, таким образом, сформулированы с учетом стратегической ситуации, главная черта которой — досягаемость территории США для ответного удара советскими межконтинентальными баллистическими ракетами. Как констатировал западногерманский журнал «Штерн», «перенос центра тяжести доктрины НАТО… на «гибкое реагирование» по своей сути являлся стратегическим отражением политического мышления: это означало, что американцы не проявляли готовности рисковать разрушением своих собственных городов и своей цивилизации». Отныне возможная «цена» за различного рода авантюристические действия США и в целом НАТО на европейском направлении должна была практически полностью оплачиваться Западной Европой.
Хотя западноевропейские страны в конце концов согласились одобрить концепцию «гибкого реагирования» — с серьезными оговорками и с такой интерпретацией, согласно которой приоритет по-прежнему отдавался стратегическим ядерным силам США, — они сделали это не только без энтузиазма, но и с очевидным предубеждением в отношении новой доктрины, ставшей для них, по словам американского политолога У. Хана, источником непосредственной угрозы. Причем даже в то время, когда «гибкое реагирование» еще не было принято участниками НАТО, в Западной Европе, если судить, например, по высказываниям Шмидта — в будущем канцлера ФРГ, — хорошо понимали, что ликвидация автоматизма американских стратегических «гарантий» равнозначна курсу на «ограниченную войну» в пределах европейского континента. С аналогичными оценками выступали многие другие политические деятели и исследователи в странах Североатлантического блока.
Настаивая на наращивании неядерного потенциала союзников, правящие круги США упирали в первую очередь на необходимость ликвидировать якобы имевшее место нарушение баланса обычных сил НАТО и Варшавского Договора. Никакого нарушения, разумеется, не было. Тем не менее западноевропейцев призывали «обратить пристальное внимание на преимущественное развитие обычных сил Североатлантического блока в 70-е годы». Такого рода формулировки содержались, например, в коммюнике всех сессий Совета НАТО, состоявшихся при администрации Никсона.
Перед участниками НАТО была поставлена задача — обеспечить прочность и надежность «триады» в условиях изменившегося соотношения стратегических потенциалов СССР и США. Как подчеркивал Вашингтон, для этого необходимо укрепить и модернизировать каждую из составных частей «триады», по, разумеется, в первую очередь обычные силы, «новая роль» которых, в американском толковании, стала одной из главных особенностей доктрины «гибкого реагирования».
Превращение этой доктрины в атлантическую укрепило американские правящие круги и в их подходе к тактическому ядерному оружию как к средству, дающему возможность реализовать теоретически «спасительный» (для Америки) вариант локального ядерного конфликта. Мало кто в странах Западной Европы, принявших доктрину «гибкого реагирования» по принуждению, сомневался в реальных мотивах Вашингтона, но «правила игры» требовали, чтобы союзники воздерживались от комментариев по этому поводу, по крайней мере на высоком политическом уровне.
Западноевропейские участники НАТО, с одной стороны, ставили вопрос о применении тактического ядерного оружия на ранних этапах конфликта, а с другой — подчеркивали необходимость свести к минимуму разрушительные последствия такого рода действий. По словам Киссинджера, для западноевропейцев ядерное оружие было наиболее эффективным средством, но они боялись его использования со своей территории, поскольку то, что было бы ограниченным для США, могло бы для них оказаться катастрофическим. «Подлинная цель наших союзников, — пишет Киссинджер в своих мемуарах, — заключалась в том, чтобы добиться от Соединенных Штатов обязательства о раннем использовании стратегического ядерного оружия, что означало бы советско-американскую ядерную войну, которая велась бы через их головы. Именно это и было неприемлемо для тех, кто планировал американскую политику».