Сшитое сердце

– А что лежит в этой шкатулке? – продолжал расспрашивать падре.

– Этого мы не знаем.

– Так что же, твоя мама не знает, что ищет так рьяно? Больно смотреть, как она целыми днями ворочает камни и скребет землю. У старухи все руки ободраны.

– Да, вот именно, она ищет нечто не известное ей и даже еще не существующее.

– Так что же, и пресловутой шкатулки, о которой она неотступно думает, тоже не существует?

– Шкатулка-то существует, но пока что она пуста. Ну, то есть, я так думаю.

– Ничего не понимаю, но ты сейчас же принесешь эту шкатулку и отдашь ее матери, пока она не умерла от изнеможения среди камней.

– Нет.

– Именем Бога велю тебе это сделать.

Фраскита поглядела на него и медленно покачала головой.

– Ты упряма, дочь моя. Разве ты не видишь, что опасность угрожает не только твоей матери? Я знаю здешних людей, нам не придется долго ждать, чтобы другая женщина принялась, в свой черед, рыть повсюду ямы, а потом мужчины перестанут называть твою маму la fada, полоумная, и придумают для нее какую-нибудь серьезную причину копать. Они решат, что она видела во сне клад или еще что-нибудь такое, и некому станет работать в оливковой роще, и лопаты будут перекапывать этот холм до тех пор, пока он не рассыплется.

– Ждать осталось уже недолго. Через двадцать дней мы сможем открыть шкатулку, и тогда мама успокоится.

– Да уже через неделю будет поздно! Люди с воображением выдумают какую-нибудь нелепицу, и через семь дней мы ничем не сможем помочь тем, кто займется этими беспредметными поисками. Берегись, Фраскита, ты слишком упряма!

И рассерженный священник вышел, больше ничего не сказав.

Он угадал – назавтра землю рыла не только мать Фраскиты. С каждым днем копающих становилось все больше, и сколько бы девочка ни твердила им всем, что в шкатулке, которую они ищут, ничего нет, ее не слышали. Лопаты вгрызались в твердую, насквозь промерзшую землю.

Напрасно Эредиа старался остановить толпу мужчин, женщин и детей, которые перерывали его владения в поисках предполагаемого сокровища. Его власть, как и власть его сыновей, была бессильна против этой мечты, бессильны оказались даже их собаки. Умы охватила лихорадка, а оливки гнили, потому что никто их не собирал.

Некоторые закопались так глубоко, что оказались в ловушке и провели не один день в яме, которую сами и вырыли, прежде чем их нашли и вызволили из каменной темницы.

Случались осыпи, драки, обморожения. Женщины и дети перетаскали тысячи корзин, наполненных землей, пылью и камнями.

После недели таких трудов шагу нельзя было ступить, без того чтобы не подвернуть ногу или не провалиться в яму. Однако никто ничего не нашел, кроме нескольких разбитых кувшинов, нескольких древних костей и великолепной бронзовой маски. Эта древняя маска изображала юношу пугающей красоты, его глаза были яростно искорежены. Античный шедевр был деревенским ни к чему, и его переплавили. Тот, кто его нашел, сделал из бронзы украшения для жены и дочери. Прекрасный юноша превратился в женские побрякушки.

Вот тогда люди начали задумываться, что же они так искали больше недели. И осознали, что понятия не имели об этом, и сказали, что у женщины, молча продолжавшей рыть землю тут и там, взгляд определенно странный.

Деревня постепенно образумилась и прислушалась к советам священника. И мужчины и женщины вернулись к работе, одна только мать Фраскиты продолжала упорствовать.

Наконец срок, назначенный голосом, подошел к концу.

Фраскита дождалась черной ночи, чтобы повести мать в белую, заиндевевшую рощу Эредиа.

Она без особого труда нашла двойную оливу. Земля была беспорядочно изрыта лопатами, и еще не засыпанные кратеры придавали пейзажу сходство с лунным.

Фраските не удалось разыскать отцовскую лопату, и она терпеливо копала камнем. Вскоре она добралась до крышки шкатулки и смогла высвободить ее из холодной земляной оболочки.

Мать широко улыбалась, она радовалась совсем по-детски, и ее окруженные морщинами глаза блестели, как два черных шарика.

– Открывай, открывай же!

Фраскита онемевшими пальцами приподняла крышку.

Шкатулка была заполнена катушками с нитками всех оттенков, сотни булавок были воткнуты в одну из тех подушечек, какие портнихи носят на запястье вместо украшений. Еще там были ножницы с тонкой резьбой в красном бархатном футляре, закрепленном на крышке узкими кожаными ремешками, простенький наперсток и аккуратно размещенные на широкой синей ленте иглы разных размеров.

– Всего лишь шкатулка для рукоделия, – прошептала мать. – Всего-навсего!

– Да ты посмотри, какие цвета! Каким блеклым кажется наш мир рядом с этими нитками! Все у нас запыленное, а краски выцвели от солнца. Какое чудо! Эти катушки сияют даже в полутьме! Наверное, есть где-то страны с чистыми красками, пестрые страны, такие же веселые, как то, что лежит в этой шкатулке.

– Я целыми днями рыла землю в поисках обычной шкатулки для рукоделия!