СССР-2061 [Антология]

За что выпить? За бремя? Или за пенсию? Что-то я так и не понял. Впрочем, без разницы. Нужно его заткнуть, а то не остановится. Мы аккуратно чокнулись фужерами, и я осторожно пригубил тёмно-красное вино. Странный вкус. Слегка кисленький и чем-то напоминает гранатовый сок. И что-то ещё.

— Ну, как оно? — спросил Палыч, просмаковав пару глотков и отставив практически нетронутый фужер на стол.

— Не знаю, — честно ответил я. — Интересный вкус, никогда такого не пробовал.

— Дык. Ещё бы, — усмехнулся Палыч, — такое вино в Городе есть только у меня. И только потому, что мне его присылают прямо от производителя. По две бутылки от каждого урожая. Вот уже почти двадцать лет. Эта вот урожая трехлетней давности, неплохой, кстати, был урожай.

Петька сосредоточенно выцедил полфужера, сглотнул, возвёл очи горе, подумал несколько секунд, и вальяжно изрёк:

— Да, неплохо, неплохо. Не амонтильядо, конечно, урожая одна тысяча девятьсот четырнадцатого, но тоже ничего.

— Трепло, — беззлобно заметил Палыч. — Амонтильядо ему подавай. Откуда только слов таких понабрался? Вон, лучше сыром заешь. Такое вино хорошо с сыром.

— А что это всё же за алфавит? И откуда такие странные бутылки? — решился напомнить я. У меня в голове уже минут пять крутилось какое-то смутное детское воспоминание, связанное именно с такой же бутылкой и такими же буквами на ней.

— Бутылки, говоришь… — задумчиво вздохнул Палыч. — Ну, есть у меня один старый знакомый… Да наверно уже и друг, двадцать лет уже всё же знакомы, да и в гости друг к другу ездим иногда… Живёт он в Далмации, оттуда и алфавит, который глаголица, он там чуть ли не больше тысячи лет используется, местные говорят, что он старше нашего…

— Палыч, — влез тут Петька, ускоренно прожевав сыр. — Ты не темни. Где ты, а где Далмация! Колись давай, что ты делал в этой самой Далмации! Если ты там вообще был. А может, наоборот, этот твой знакомый — далматинский шпион, и сам сюда ездит платить тебе вином за секретные сведения о нашем стройуправлении?

— Чего, говоришь, я там делал? — криво улыбнулся Палыч, сооружая себе бутерброд с ветчиной. — Я там, детишки, воевал. Был такой Балканский конфликт… Ну, вы ещё пешком под стол ходили, вряд ли помните чего… Так вот, там мы с ним и познакомились… И с твоим отцом, кстати, тоже, — посмотрел он на меня. — Ну, а у него там свой виноградник и он делает своё вино. Не слишком много, потому как технологии у него ещё дедовские и прадедовские, современную химию и пластмассу он не признаёт. В широкую продажу вино из-за этого не поступает, расходится по местным магазинчикам и всяким коллекционерам. Вот такая, примерно, история.

«Вон оно что, Палыч… А я ведь знаю эту твою историю», — подумал я, опустив взгляд на фужер с недопитым вином. Потому что слова «Балканский конфликт» щелчком встали на недостающее место в мозаике моих подспудных детских воспоминаний и происходившее десять или одиннадцать лет тому назад всплыло из недр моей памяти в цветах и красках, как будто всё было чуть ли не вчера.

Я вспомнил, как в один прекрасный, тоже, кстати, майский день пришёл домой и застал там весьма тёплую компанию, состоявшую из моего отца, Виталия Палыча, которого я знал с самого раннего детства, и какого-то незнакомого смуглого мужика. Сидели они на кухне втроём, дым там стоял коромыслом, потому что Палыч и смуглый мужик курили без остановки, а на столе стояла целая батарея как раз вот таких же пустых и ещё полных бутылок с такими же непонятными надписями. Я тогда ещё удивился, что за странные буквы, непохожие ни на русские, ни на латинские, которые к тому времени были мне уже хорошо известны. Отец представил меня незнакомому мужику, тот долго тряс мою руку, а потом на не слишком хорошем русском сказал, что у него тоже есть сын, чуть младше меня, и зовут его Виталием. На что Палыч почему-то поморщился и отвернулся к окну.