СССР-2061: сборник ЭКСМО

«Молодым везде у нас дорога!» — гласит один из удачно реанимированных старых лозунгов. А как иначе? Молодые всегда рвутся на фронтир. На передний край, где бы он ни был — в тайге, в космосе…

А мы, разве мы такими не были? Первое поколение, родившееся в обновленном Союзе. Дети новой эпохи! На родителей поглядывали свысока, все лишнее безжалостно клеймили «отрыжкой потребительского общества». Стихи, да… Разговоры до утра на студенческих кухнях, дискуссии о прошлом и будущем. Восторг от получения первой «настоящей» темы исследований. Будущее лежало в раскрытых ладонях; казалось, из всех проблем, стоящих на пути, страшнейшая — злой научник, который в пятый раз заставляет переписывать статью, да функционеры с кафедры, надоедающие со скучной отчетностью. У-у-у, бюрократы, ретрограды, пережитки капитализма! Нет уж, в космос мы их с собой ни за что не возьмем! Чтобы перешагнуть этот барьер, нужно мыслить творчески, нестандартно. Новая наука будет синтезом науки и искусства, вещали особо вдохновенные субъекты, запрыгивая в порыве вдохновения на стол. Космос — это поэзия, космос — это музыка!..

…музыка грохочущих по рельсам пятитонных контейнеров.

Я ведь не жалуюсь. Работая здесь, быстро понимаешь: внеземные колонии и базы нескоро смогут себе позволить роскошь узкой специализации. Поэтому кандидаты наук принимают грузы, доктора занимаются сваркой в вакууме, инженеры ухаживают за опытными теплицами, и так далее. Слишком мало нас, окопавшихся в окружении враждебной и чуждой среды. Тут не до церемоний: руки есть — хватай инструмент и делай что-нибудь полезное. Ну и, конечно, основных обязанностей твоих никто не отменял. Вот сейчас моя обязанность — понять, почему при добавлении в сообщество бактерий, успешно перерабатывающих марсианскую почву, всего одного вида все сообщество работать перестает. Причем не во всех пробах, а каким-то совершенно, на первый взгляд, случайным образом.

И топаем мы с понуро опустившим плечи аспирантом в лабораторию, где нас ждут бесконечные горы чашек Петри, заполненных красноватым марсианским грунтом.

Знаю я, куда он намыливался — к инженерам в отсек. Зазноба там у него, как донесла до меня голубиная почта местных сплетен.

А работать кто будет, спрашивается?

Так вот и превращаешься в мерзкую занудную тетку. Но я ведь права, разве нет?

Не цветут еще на Марсе яблони, чтоб под ними детишек делать. Не цветут, проклятые! Им, чтоб цвести и расти, почва нужна. И магнитное поле, чтоб атмосферу держать. С проблемой поля, допустим, физики с инженерами сейчас возятся, вроде есть у них разумное решение, для начала можно и в закрытых теплицах выращивать… А вот почва — образование, что называется, биогенное. Без живых организмов, получается, взять ее неоткуда. А кто у нас самые неприхотливые и быстро размножающиеся живые организмы? Собственно, бактерии и есть. И к радиации некоторые устойчивы, и к замерзанию. И полезными генами, эту устойчивость передающими, они друг с другом радостно поделятся — никакой генной инженерии не надо. Хотя, конечно, и без нее в нашем проекте не обошлось. А началось все с бактерий-экстремофилов. Ну, таких, что обитают черт-те где. Некоторых с глубоководья достают, некоторых — на свалках ядерных отходов откапывают. Их-то в итоге советская наука и наградила правом первопроходцев в деле колонизации Марса. В Европе и Штатах тоже, конечно, разработки велись, но мы успели первыми. Застолбили, так сказать, приоритет.

Помню ту пресс-конференцию, где шеф распинался про нашу уникальную бактерию. А мы все стояли с серьезным видом, сдерживая неуместное хихиканье: ох и намучились мы с этой «неприхотливой» тварью, пока подобрали нужные условия!

Давным-давно, десяток лет назад, и за примерно триста миллионов километров отсюда, болтая с симпатичными юношами-физиками или, того пуще, с математиками, я не стеснялась обронить кокетливое замечание о том, что для точных наук мне недостает строгости мышления. Сейчас, вперив в такого юношу тяжелый взгляд, я бы продолжила: «…зато мне хватает крепости нервов, чтобы работать с живыми объектами!»

Представьте себе, уважаемые адепты точных наук, что у вас в расчетах, скажем, число «пи» каждый раз получается немного иным. Ужас, правда? А у нас это — обыденное явление. Живые системы, чтоб их! Нелинейно, хаотически, спонтанно и беспрестанно изменяющиеся. Эволюционирующие и приспособляющиеся. Даже самые крохотные бактерии — сложные молекулярные машины, сложнее всего, что когда-либо придумало человечество.

Теории хаоса давно пора покинуть сферу математики и стать краеугольным камнем биологии, мрачно думала я десять минут спустя, когда Никита, наспех облаченный в костюм биозащиты, извлекал из термостата очередную партию чашек с грунтом.

Не растет на этом грунте ничего, вчера росло, а сегодня нет. Если б опыт удался, за ночь бактерии уже образовали бы видимую невооруженным глазом пленку.

— Ну вот чего они, а? — с неподдельным отчаянием пробормотала Лена.