СССР - потерянный рай

Итак. Я родился и вырос в Днепропетровске, на левом берегу Днепра, в районе, который тогда назывался Сахалин. Это был район в основном частной застройки с небольшим количеством многоэтажных домов, наш дом отец построил в 1948-м или 1949 году - к моему рождению. Жители поселка работали в основном на заводах: на «Артеме» - на заводе тяжелого бумагоделательного машиностроения им. Артема, на этом заводе старшим мастером котельно-кузнечного цеха работал и мой отец; на «стрелке» - на Стрелочном заводе, производившем для железных дорог стрелочные переводы и сопутствующее оборудование; на «узле» - Нижнеднепровском железнодорожном узле; на «жарлаганке» - трубопрокатном заводе им. Карла Либкнехта, который до революции принадлежал бельгийцу Карлу Гантке, откуда и кличка; на бумфабрике; мясокомбинате.

Соседями слева у нас были Колесниковы, он был главным бухгалтером «Артема», она - домохозяйка, их дочь была замужем за военным летчиком и моталась с ним по гарнизонам, а их сын Шурик, на год младше меня, жил с дедушкой и бабушкой и был моим приятелем детсадовских лет. К школьным годам его отец стал генерал-лейтенантом, где-то осел, забрал сначала сына, а потом овдовевшую тещу. Дом купил поп отец Анатолий, тогда ему было лет 28.

Как-то мой брат Гена, будучи в отпуске, перепил ту компанию, с которой начал пить, сам не унимался, вышел на улицу, а там Анатолий снег перед домом отбрасывает. Гена его по-соседски пригласил, налил ему и себе по полстакана самогона, выпили, налил еще по полстакана, снова выпили, и брат спрашивает:

-Толя, скажи честно, ты в Бога веришь?

- Гена, а ты бы меня уважал, если бы я на такой работе работал и не верил? - немного подумавши, ответил вопросом на вопрос отец Анатолий.

-Ну, тогда давай еще выпьем, - и брат налил очередные полстакана.

-Последний раз, Гена, у меня язва.

В те годы офицеры с гордостью носили форму и вне части, а попы ходили в штатском вне церкви, теперь, как вы знаете, все наоборот. Анатолий тоже ходил в обычном костюме, хотя на службу и обратно ездил в такси - церковь оплачивала. Единственно, что в нем было не так, так это презираемая в нашем районе безрукость. Я уже писал, что ему как-то разбили окно, так стекло ему вставлял я, хотя был тогда, наверное, в 8-м классе.

Соседом справа была семья Краснощековых, дядя Леня работал на «жарлаганке», на фронте ему снесло часть черепа, и на этом месте была серебряная пластина, из-за этого ранения страдал эпилептическими припадками и терял сознание. Как-то он крыл крышу, и приступ захватил его на коньке, тетя Маруся закричала, мой отец взлетел к нему и удержал от падения, затем обвязал веревкой и спустил на землю. Я уже был студентом, когда очередной припадок случился на кровати: дядя Леня, потеряв сознание, уткнулся головой в подушку и задохнулся. У них было три сына, старший Валера был старше меня на год, Саша младше на два, Сергей тогда был совсем маленький. Дружили мы с Валеркой, а он отличался исключительной тщательностью в работе и легко находил различные технические решения. Его рогатки были, как сказали бы сегодня, эксклюзивными, поджоги (самодельные пистолеты по типу старинных) хоть в музее выставляй, голубятню он построил такую, что и самому жить было бы не стыдно, на его мотоцикле «Ява» было столько полированных прибамбасов, что она была как игрушечка. И меня впоследствии нисколько не удивило, что именно он возглавлял бригады, которые монтировали за рубежом изделия завода им. Артема.

Не думаю, что нашу компанию ребят следовало бы назвать хулиганской или преступной, хотя кое-кто все же отсидел, мы, скорее, защищали свою территорию от хозяйствования чужих компаний. А в целом же собирались для различных игр и времяпрепровождения. Единственно, мы безбожно матерились, причем я сейчас даже и не понимаю, почему. От своего отца я за всю

жизнь матерного слова не услышал, такое впечатление, что он их и не знал, соседи тоже матерились очень редко и не при детях, а мы сквернословили вовсю. Как-то я прочитал, что французы едят лягушек, вечером рассказал ребятам, мы быстро, хотя было уже темно, настреляли из рогаток несколько штук, развели на берегу Днепра костер и начали жарить. Пожарить-то мы их пожарили, но есть никто не хотел, а тут незаметный в темноте подошел мой отец, разыскивавший меня, и услышал, на каком языке я изъясняюсь. Сильно меня потрепал, но не исправил, разве что я стал осмотрительнее.

Интернационал в детстве

Национальность друг друга нас, само собой, в СССР не интересовала, как не интересовала она и взрослых - мы все были свои. Одно время у нас в компании был парнишка, как я сейчас думаю, якут. Ну, был он не похож на остальных - ну и что тут такого? Через день-два этого уже никто не замечает.

Поскольку у нас в России часть местных евреев имеют крайне расистское мировоззрение и уверены, что все остальные нации им должны, то я в своем рассказе больше уделю внимания тому, как обстояло дело с еврейским вопросом.