СССР: вернуться в детство?..

Что касается писательства, то, однако же, не миновать мне встречи с печатной машинкой. Иначе как — сдавать какой-нибудь машинистке? Это опять платить. Да ещё за два экземпляра (ибо защитой своих авторских прав я собиралась озаботиться), а для этого — либо к нотариусу нести, либо по почте себе отправлять, в любом случае текст нужен.

А машинку, кстати, я даже знаю, где взять. У тёть Клары на шкафу стоит, я видела. Не знаю уж, для чего они её покупали (или тоже у кого-то взяли), но это из разряда чемодана без ручки: никому не надо, а выбросить жалко — вещь! Как бы так исхитриться, выпросить её у них хоть на короткое время? Попробовать. Вдруг я не смогу с компьютерной мягкой клавы[19] перестроиться? Тогда ничего не поделаешь, придётся кому-то за перепечатку платить, потому что бросать идею сочинительства я не собираюсь.

И, кстати, знаю ещё один сюжет, который должен неплохо зайти в более взрослое издание. Всегда хотела написать о женщинах тыла во время Великой Отечественной. И я даже знаю, кто будет в центре.

Я захлопнула тетрадку, сунула её в середину стопки раскрасок и пошла в кухню:

— Баб, расскажи мне, как ты в войну председателем колхоза была.

05. МОЛОКО, РИСУНКИ, ЛЫЖИ…

ТРИ ПОРОСЁНКА

Мы душевно поболтали с бабушкой, и тут она заторопилась:

— О, чё я сижу-то! За молоком же надо!

— Я с тобой! — подскочила я.

— Ых, — с досадой заметалась бабушка, — мы вдвоём-то ещё дольше собираться будем, разберут всё молоко.

— Да не разберут! Я живо! — я бросилась одеваться. — В три поросёнка[20] пойдём?

— Конечно, куда ещё, — бабушка с кряхтением натягивала рейтузы. Зима ж!

Я нарядилась молниеносно, схватила хозяйственную сумку и кошелёк с мелочью, лежащие на табуретке — там ещё не самообслуживание, очередь до прилавка, денег сразу заплатить не будет — махом меня гулять отправят, а потом ведь и не пустят вперёд, вот и стой заново. А я без молока жить непривыкшая, мне чай с молоком для фунциклирования мозговулин потребен!

— Ба, я побежала! Очередь займу!

— Да куда… — только и успела сказать она, но я уже крутанула ручку нижнего замка и выскочила в подъезд.

До трёх поросят надо было спуститься через три больших двора, великанскими ступенями уходящих по сопке вниз. Две больших лестницы, практически двухэтажных, и ещё две маленьких. Бежать в три поросёнка я не боялась — хулиганья в этих дворах особо не водилось, никогда я не слышала, чтобы у ребятишек мелочь отбирали или ещё что. А бегала я, хоть и мелкая была, как заяц.

Вон и магазины!

В ближнем к нам располагался хлебный, потом овощной, в который я заходить не любила (пахло там как в заброшенном овощехранилище: сыростью, землёй и холодом), и последним — заветный молочный!

К магазинам я подлетела без десяти два, и в очереди была уже пятнадцатой (да-да, очередь перед закрытой дверью — с часу до двух продуктовые на обеде). Ну, пятнадцатая — это неплохо, без молока не уйдём! Было слышно, как за двумя дверями погромыхивают выставляющиеся ящики из толстой проволоки, в которых привозили молочку. Стеклянно звенела тара.

Молоко у нас в Иркутске всегда было только литровое. По пол-литра наливали кефир, сливки, ряженку. В маленьких баночках по двести миллилитров — только сметану. На этом в те замечательные годы ассортимент молочки в стекле заканчивался. Поверх бутылок на молочку у нас в Иркутске никаких маркировок и этикеток больше не клеили. Вся необходимая информация продавливалась на крышечках из фольги. Иногда они были разноцветные, но иногда (наверное, когда нужная фольга заканчивалась) — одинаково серебристо-серые.

Иной раз сметану привозили только разливную, и бабушка для такого случая ходила в магазин со своей банкой. Бывало, что и молочная бочка приезжала. Для разливного молока мы держали трёхлитровый бидончик. Да, мне всегда казалось, что разливное молоко вкуснее, но мама не очень одобряла: то в бидон недольют, то бочки недомоют, то, пройдохи такие, водой бодяжат. Не знаю, как насчёт недомоя, вроде, никто не помер. Меня другое удивляло: я никогда не могла угадать, по какой схеме появляются эти бочки и сметаны. А всё время с бидоном тоже не находишься, как дурак.

Иногда, внезапно, непонятно по какой причуде, молоко вдруг вместо бутылок привозили в треугольных[21] пол-литровых картонных пакетах. Но сегодня должно быть обычное — гремят же.

Вообще, в этом магазине было два отдела: молочный и всякий-разный (сейчас бы я условно назвала его «прочая бакалея», а в детстве никак не могла определиться). Но все стоящие конкретно ждали молока. Пока стояли, я заглянула в кошелёк: три рубля с копейками. Ну, молоко, положим, сорок шесть, это я помню. А сметана? Баночку надо.

— А сметана сколько стоит? — спросила я у бабульки, за которой стояла.

— Так, тридцать семь копеек! — подняла брови бабуля.

— Спасибо, — я углубилась в подсчёты. Получалось, мне нужно два литра молока и сметану. Рубль, двадцать девять. Ну-ка, может, я мелочью наберу…