СССР: вернуться в детство 5

— С коммунистической ячейкой. Начал изучать русский язык, зовёт себя Владимир Воронов. Собрался переправиться в Россию, чтоб бороться там за мировую революцию.

— Да он псих.

— Возможно. Есть сведения, что его видели в Сакраменто, денег у него немного, скорее всего, попытается передвигаться автостопом в сторону одного из портов. Из Ванкувера ходят транспорты в Азию. От той же Японии до советского побережья рукой подать.

— Но он ведь мог направиться на Кубу, правильно? В расчёте, что тамошние комми дружат с советами.

— Мог. Поэтому проверяем все направления. Вот фотографии.

ПОЛУНОЧНОЕ

Олька. Психушка. Понедельник… Нет, наверное, уже вторник, полночь-то миновала…

Трудно спать, если почти весь день, да перед этим день (или два?) спал. Что-то я прям теряюсь. Но если ко мне кто-то заглядывал, я лежала неподвижно, закрыв глаза, и дышала ровно, ну их нафиг с их успокоительными.

Мысли думались всякие.

Про Вовку. Про родню.

Вова будет ломиться домой, тут к бабке не ходи. Лишь бы осторожен был.

А состояние своих родителей я тоже могла представить. Для начала, все были в шоке. Попытались пробиться ко мне, но… это ж психушка. Я прямо представила, как та тётка, что меня из музыкалки забирала, втирает им какую-нибудь дичь про нагрузки, несовместимые с детской психикой, пострадавшую нервную систему и всё такое прочее.

А! Нет, эта не могла — она же с ногой теперь. И не жалко мне её. Ковыляй потихонечку, тётя.

Ну, всё равно. Что тут, врачей мало, что ли? Найдут кого-нибудь дежурные слова сказать.

Мама будет плакать, Женя скрипеть зубами и её поддерживать. Бабушка… за бабушку ответите мне, твари!

Отец тоже по-любому мечется, он через дядю Колю сразу должен был узнать.

Ищут знакомых, выходы какие-то… У нас ведь как. Даже если совсем нельзя, то иногда всё-таки можно, если знать, через кого зайти. Но тут им невдомёк, что в дело вмешались такие структуры, что никакие связи, знакомства и выходы не помогут.

Тут только ждать. Я неисправимый оптимист. Всё будет хорошо. Лишь бы не слишком поздно.

АЙМ ФРОМ СЕРБИЯ

Вовка. Понедельник, 6 июля, 8.15 по времени Калифорнии. Какой-то поезд.

Я проснулся от того, что кто-то трогал меня за плечо. Вскинулся как пружина. Хорошо, пистолет выдернуть не успел!

Напротив, слегка присев и растопырив руки, стоял парень. Типичный такой ковбой из вестернов: джинсы, клетчатая рубаха, узконосые сапоги со шпорами и даже шляпа с подогнутыми полями. Говорил он много и суетливо, через слово вставляя успокаивающее: «О-кей, окей…» и «хав а ю?» Вагон покачивало, дверь была закрыта.

Ну, ладно, о-кей. Я встал, отряхивая брюки.

— Айм Меттью, — представился ковбой. — Энд ю?

Он ещё что-то спрашивал. В принципе, могу догадаться, типа: ты кто, и как тут оказался? Легенда сочинилась мгновенно, как со мной бывает. К тому же, поменять для неё понадобилось лишь пару слов, остальное я взял из двух английских сочинений, которые мы с Ольгой составляли специально для меня, чтоб получить аттестацию по английскому за третью и четвёртую четверть: «Наше подворье» и «Едем на Байкал с друзьями». Акцент, наверное, будет жуткий, но тут мы сразу расставим точки над «ё».

— Айм фром Сербия. Энд май инглиш из вери бэд.

— Сэрбийа? — переспросил парень.

— Йес. Май нейм из Горан.

Дальше я поведал внезапному знакомцу, что живу с родителями, бабушкой и сестрой на ферме, у нас тоже есть лошадь, она рыжая и её зовут Дульсинея, как лошадь Дон Кихота, мы запрягаем её в повозку или ездим верхом. Что у нас большое хозяйство. И что вот мы поехали в путешествие, а я потерялся в толпе и сел не на свой поезд, и уехал не туда (в этом месте, наверное, было коряво, но я подбирал слова как мог). А паспорт у родителей, и я не могу купить билет. А мне надо в Эдмонтон (честно, первый большой город, который я вспомнил).

Парень кивал и всё приговаривал: «О-кей».

В процессе моего рассказа ближайшая лошадь так старательно тянулась ко мне обниматься, что получила пару кусочков сушёного яблока, и все остальные тоже начали скорей хотеть со мной дружить.

Это, кажись, тоже произвело впечатление. Как же! Сербский ковбой, да и лошади его любят. Меттью хлопнул меня по плечу, снова бодро уверил, что всё будет о-кей и ещё что-то. Потом он начал раздавать лошадям корм. Я вызвался помочь — работа-то плёвая вообще. Под конец он, кажется, стопроцентно уверился, что меня можно считать натуральным ковбоем, и когда поезд остановился, открыл двери, что-то некоторое время наблюдал, потом вышел, а буквально через минуту снова заглянул в вагон и замахал мне рукой:

— Пст! Гоу-гоу-гоу!

Эх, была не была.

Я выскочил из товарняка, перебежал до ближайшего пассажирского вагона и юркнул вслед за Меттью в ближайшее купе, сразу за туалетом. Купе оказалось битком набито ковбойской молодёжью обоего пола, пивом, банджо, гитарой и в довесок губной гармошкой. Люди уставились на меня в страшном недоумении. Меттью шустро втиснул меня в угол лавки и нахлобучил прямо поверх кепки чью-то ковбойскую шляпу, а сам втиснулся на лавку напротив.