Ссудный день

Женщина подошла к коробке с инструментами и села на корточки, заглядывая под фуру.

– Эй, мистер, как насчет подвезти? – протянула она, изображая акцент, который почерпнула, видимо, из комедий про реднеков.

Доусон перекатился на бок, вытащил телефон, навел камеру ей на облезлую физиономию. Если она и знала о программах распознавания лица, то слишком устала, чтобы об этом париться.

Отправив фото на анализ, он протянул руку ладонью вверх.

– Как насчет подать мне торцевую головку на семь восьмых?

Блеклые голубые глаза метались по рядам блестящих инструментов в ящике. По шестигранным отверткам, клещам и пассатижам.

Роксана с лету нашла бы то, что он просит.

Доусон перекатил во рту иглу подшипника, как зубочистку. Щелкнул черными от машинного масла пальцами, чтобы женщина соображала быстрей. В следующую секунду ему в ладонь плюхнулся горячий металл. Гаечный ключ на пять восьмых.

Телефон пискнул. Лицо нашлось в базе. Голодную замученную бабу в рваных кроссовках и огромном рабочем комбезе с дырами, кое-как заклеенными грязным и затрепанным по краям скотчем, звали Раманта. Она скрылась из Орегонского университета, где возглавляла кафедру осознанных гендерных путей. Но уйдет она недалеко. К ней уже спешит небольшая армия охотников за головами, кое-кто из них совсем рядом. А она взяла и свалилась в руки Доусону. Нечаянная радость.

Голосов за ней – несчастные одиннадцать тысяч. Маловато для династии, но можно ведь на каждых выборах продавать свои голоса той стороне, которая больше заплатит, и на этом сколотить небольшое состояние. А вот пустит ли он ее в расход и как именно – это уже другой вопрос.

Видимо, она прочла эти мысли в его глазах и спросила:

– Полагаю, теперь вы меня убьете?

Ломать комедию с акцентом она перестала, и выяснилось, что манера речи у нее образованная. Рафинированная. Культурная.

Ничего хорошего. Культурных нынче убивали.

Из кабины Толботт вещал во всю мощь динамиков:

Ссудный день – это не месть. Охотник не питает ненависти к оленю. Он уважает свою жертву, но знает, что она должна умереть ради его выживания.

Доусон даже почувствовал досаду. Грязь запеклась у нее в облезлых ноздрях и в углах рта, от нее несло немытым телом, шея была вся в воспаленных укусах и свежих расчесах, а голова битком забита пустой идеологией, и больно было видеть за всем этим когда-то очень красивую женщину.

Она оглянулась на дорогу, ища на горизонте преследователей. И проговорила еле слышно, ни к кому особо не обращаясь:

– Это было не просто заурядное студенческое хулиганство. Они с оружием пришли.

Ее оставили в живых и приказали сбросить трупы мертвых коллег в яму.

– Всю мою кафедру… – Ее голос охрип от горя.

Она сидела на корточках, когда силы иссякли, она рухнула коленями на щебенку. Застыла в позе обреченности, повесив голову. И протянула Доусону вытащенный из его инструментов нож для линолеума.

– Отрежьте. Я вас умоляю.

Другой рукой она убрала волосы с лица, открывая ухо.

– Пожалуйста, режьте, только довезите меня до границы.

Вид у нее был совершенно обессиленный. Если Доусон ее не убьет, это сделает кто-то другой.

Резать ухо по-живому, может, и жестоко, зато так она будет считаться мертвой. Он получит голоса, она – возможность удрать в Канаду. Унести через границу то, что от нее осталось. Обоюдный выигрыш.

Доусон снова щелкнул пальцами и показал ей на нужную торцевую головку. Охотники за головами будут здесь с минуты на минуту.

– Саманта?

– Раманта, – поправила она.

Капля самоуважения в ней еще осталась. Она отложила нож и подала торцевую головку. Видать, поняла намек.

Никто тут никого не будет резать, и никто никуда не поедет, пока Доусон не разберется с подшипником.

* * *

Простым блокнотом обойтись не вышло. В мире, предшествовавшем Списку… мире, казавшемся таким незыблемым… рука Уолтера просто не могла писать так быстро. За впавшим в безумие Толботтом Рейнольдсом было не угнаться. Он тараторил как в бреду, почти теряя сознание от кровопотери. Голова запрокидывалась, глаза то и дело прикрывались, он совсем окосел в экстазе от боли. Великий человек по-прежнему сидел голый, привязанный к стулу, под которым разливалась лужа его пота, крови и мочи. От углов рта тянулись нитки слюны, а он говорил, говорил, говорил… Бредящий труп. Оракул с передозом эндорфинов.

Пришлось взять ноутбук. Уолтер старался зафиксировать каждое слово и лихорадочно стучал по клавиатуре. Правда, каким образом все это поможет ему разбогатеть и жениться на Шасте, было пока неясно.

Клавиатура быстро стала липкой от крови. Пальцы Уолтера оставляли на кнопках красные следы.

А Толботт диктовал: