Когда мэтр появился в комнате, я понял, почему на мгновение мне захотелось запустить пальцы в волосы Хейза. Они были у него такого же цвета, как и у сына. На этом их сходство заканчивалось. Цвет глаз, белизну кожи, черты лица Бэлар унаследовал от матери. И судя по всему, она была самой красивой женщиной во вселенной.
На этот раз Многорукий не заморачивался с внезапным появлением, проходя через главный вход и поднимаясь по лестнице. О его приходе Хейзу доложила расторопная «мебель».
Рэймс вскочил с места и уставился на дверной проём в ожидании. Но он сдержал себя от того, чтобы шагнуть мэтру навстречу, когда тот появился в комнате.
— Я не кормил его две недели, — начал Многорукий без приветствий, направляясь ко мне. — Бедняга оголодал настолько, что набросился на Рэймса. Самого несъедобного мужика на планете. Или ты передумал, Габи?
Ну… ладно, даже я не ожидал, что после столь долгой разлуки Бэлар не взглянет на своего отца и ликтора. Просто как будто их для него не существовало…
— Идти сам можешь? — спросил мэтр, когда освободил мои руки и ноги. Я в этом сильно сомневался, но кивнул.
— Уже уходишь? — спросил Хейз, тоже не выражая особого восторга от встречи.
— Я вас прервал, кажется. — Мэтр помог мне подняться. — Ты что-то говорил про то, какова процентная вероятность того, что из твоей драгоценной спермы получится человек с синдромом дауна. Я совершенно запутался в нулях, но верю, что это охренительно важная тема. Продолжайте.
— Думаю, пришел твой черёд говорить.
— Мне нечего сказать.
— Даже Рэймсу?
У меня ужасно затекли ноги, так что я был даже рад тому, что мэтр помедлил. Повернувшись к своему ликтору, он решил, что пара слов — не такая уж большая награда за девять лет преданного ожидания.
— Ну, я пообещал Габи тебя убить и всерьёз намеревался это сделать. Но, кажется, вы сами во всём разобрались. — Рэймс опешил, а Многорукий ухмыльнулся. — Видел бы ты, Хейз, как твой золотой мальчик стоял на коленях и плакал, вымаливая у Недотроги прощение.
Вообще-то всё было не совсем так…
Стоп! Так он видел, но предпочёл не вмешиваться? Решил понаблюдать со стороны, как две его игрушки — одна старая и наскучившая, вторая новенькая и блестящая — встретятся и захотят разорвать друг друга в клочья?
— Золотой мальчик? Разве он не твой ликтор?
— Это что, старость? Страдаешь провалами в памяти, Хейз? — Даже для иерарха он разговаривал слишком дерзко. — Он был моей «куклой», совершенно никчёмной к тому же. Он, наверное, единственная «кукла» на Земле, которая не справляется со своими обязанностями. Хотя всё, что им нужно делать — улыбаться пошире. — В этом-то и проблема, подумал я, глядя на Рэймса. Я даже представить себе не мог, что бы этот человек был способен улыбаться. Даже в детстве. — Габи, для чего энитам нужны «куклы»?
— Чтобы не было скучно, — ответил я. — Для веселья.
— Чёрт меня дери, даже Недотрога знает об этом, но только не Рэймс, который был моей «куклой» восемь долбаных лет.
Так я понял, почему Рэймс не носит красное. Он не считает себя ликтором. Он выбрал чёрный, цвет обычных солдат-рабов, потому что был до безумия предан и согласен с каждым словом Бэлара.
— Делать его «куклой»? С его талантами только слабоумный стал бы превращать его в обычного шута.
— А знаешь, что ещё сделал бы слабоумный? Назначил человека генералом. Поставил его на одну ступень с иерархами.
Хейз развёл руками, мол, так само получилось.
— Ты же сбежал, а церемония была в самом разгаре. Прервать её было бы бОльшим позором, чем передать генеральские инсигнии твоему ликтору.
— Что-то передача инсигний затянулась, — сказал Многорукий, намекая на то, что Рэймс занимал его место вот уже девять лет.
— Что ж, теперь ты здесь. Рэймсу уже давно не терпится вернуть их истинному владельцу.
— Пусть оставит себе, — бросил Многорукий. — Я сюда не за этим пришёл.
Он взял меня за руку, и я обомлел. Совершенно растерялся. Как будто то, что происходило со мной раньше, ещё кое-как укладывалось в моей голове — но не то, что выкинул мэтр теперь.
Я сплю? Или меня — неудачника, отвергнутого некогда «куклой» Бэлара, теперь выбрал он сам? Предпочёл генеральским серебряным крестам, белым одеждам, роскошной жизни и самой преданной «вещи» на свете?
Всё это навевало воспоминания. Паршивые.
Мэтр поступил со своим несчастным заместителем точно так же, как сам Рэймс поступил со мной, когда выбрал мальчишку, обгадившего его обувь, а не меня — смиренно умоляющего его о внимании.
Медленно подняв голову, я встретил его взгляд и паскудно улыбнулся, хотя никогда раньше не позволял себе злорадствовать, считая это недостойным. Но, боже, я ждал этого момента всю жизнь.
Рэймс завидовал мне.
Ох, конечно же ему не нравилось. Он был в ужасе. Казалось, по долгу службы Рэймс сталкивался с картинами пострашнее, но ни одна из них не напугала его так, как эта.
Мне даже стало его жалко. Точнее я пожалел прошлого себя в нём.