Стадия серых карликов

— Здесь и не может быть вашего стола, дорогой Аэроплан Леонидович, — объяснял бывший нач-99 и при этом прикладывал ладонь к насквозь лживой душе.

— Это не НИИ тонкой безотходной технологии, а Госкомнибумбумнитрямтрямобщепромвсехкоопподряд!

Как известно, рядовой генералиссимус давно ничему в жизни особенно не удивлялся, но от такого названия, произнесенного бодро и без запинки, на что у бывшего нача-99 должно было уйти не менее одного решающего или определяющего года тренировок, от самого названия ведомства, напоминающего фамилию джентльмена с Островов Зеленого Мыса, у него вниз пошла челюсть. Усилием железной воли он вернул ее на место и осведомился неуверенно насчет изящной словесности, здесь она еще располагается, переехала или упразднена за ненадобностью?

— Не хотите ли чайку, Аэроплан Леонидович? — схватила его за рукав Лана. — Представьте себе, ваша чашка здесь! Мы взяли ее с собой, вот, думаем, Аэроплан Леонидович нас обязательно навестит.

— Изячная здесь, — цинично ответил Толик. — Вам книгу помочь купить?

— Нет, Анатолий Чукогекович, я в некотором роде книги сам пишу…

— В самом деле? — удивился наигранно Толик. — Лана, кто бы могу подумать: наш Аэроплан Леонидович книги пишет! Что ж, очень приятно познакомиться. Мы теперь с Ланой, так сказать, с писателями работаем. Ланочка, чайку, чайку, нашему дорогому товарищу Около-Бричко…

«И чашку мою зажилили», — подумал Аэроплан Леонидович.

Лана поставила на стол пол-литровый бокальчик Дулевского завода, причем сияющий чистотой, ибо раньше, в славные времена отдела-99, в него не обязательно было класть заварку — вполне достаточно было крутого кипятку, чтобы бокальчик как бы самозаварился, отдал от своих щедрых стен танины и прочие чайные вещества. Теперь же чай в бокальчике попахивал хлорной известью — лишнее свидетельство того, что возвращение емкости к прежнему хозяину никак не предполагалось.

Пользуясь паузой, Лана сыпанула на него кучу новостей: Филя вошел в состав ликвидационной комиссии института и, как старейший работник, разыскивает дату его создания — изыскания должны продлиться года два-три, так как архивы пропали неизвестно куда, возможно, могли оказаться во время войны у немцев, а от них — в США. Анатолий Чукогекович уже оформлял в Америку документы, а тут неожиданно перевод отдела в другое ведомство… Гриша ушел в рэкетиры. «Витя, Витя, — тут рассказчица взгрустнула, — приглашает на свадьбу: его невеста больше не требует знания восьми языков, ее отца за взятки посадили. Зачем портишь анкету свою таким родством, спрашиваю. А я ее люблю, говорит. Странный какой-то…»

— А Светлана?

— Организовала малое предприятие под названием «Здоровье лопатой». Добивается права торговать нашей кровью за границей. Надо, говорит, построить кровепровод «Братство по крови» вдоль нефтепровода «Дружба».

— Не свернется? — засомневался рядовой генералиссимус.

— Нет, консервированная пойдет.

«Кровяной, никак, королевой будет», — сделал зарубку в памяти Аэроплан Леонидович, своего рода заготовку на нынешний вечер, когда можно будет осмыслить этот факт достойно и по-философски, поскольку что-то тут было не так. Кто знает, Светлана, может быть, задумала с помощью нашей крови переродить западные народы, совершить мировую революцию совершенно оригинальным способом — гематологическим? А если СПИДу кто подпустит?

Исповедь самого Аэроплана Леонидовича в качестве рядового генералиссимуса пера ровным счетом не произвела на нового начальника изящной словесности никакого впечатления. Толик почему-то все время сжимал тонкие губы, хмурился, разглядывал свои талантливые, как у каждого шулера, руки, ни разу не поднял глаза, не взглянул на бывшего сослуживца, раскрывающего перед ним душу, словно ощущал неловкость за такое откровение и, самое неприятное — каким тоном, вальяжным, необязательным, как бы между прочим, спросил, отказываясь наотрез принять произведение, созданное с помощью последней модели жалопреда:

— Зачем нам разводить бюрократию, а, Аэроплан Леонидович? В самом деле, зачем?

Тут он взглянул на него — наивные, честные и чистые глаза, как у юноши, начинающего житье, непросвещенного периодом застоя, служебным интриганством и всеми известными азартными играми.

— Как это, извините, не будем? — привстал на стуле Около-Бричко.

— А вот так: не будем и все! — воскликнул он и нагло рассмеялся. — Смотрите, что получится, если я возьму ваше письмо. Я сдаю его на регистрацию, в канцелярии ему присваивают номер, ставят на контроль, чтобы была при деле группа контроля. Потом письмо возвращается ко мне, я расписываю его сотруднику, тот пишет проект сопроводительного письма и направляет его по горизонтали или по вертикали, в издательство. Там ему тоже придется поваляться на многих столах, затем оттуда придет ответ нам и вам, в девяносто девяти случаях из ста — отрицательный. Так стоит ли начинать эту игру?

— Так это и есть самый настоящий механизм торможения, который надо сломать!