Стадион

Он произнес это спокойно, но тренер понял — оставаться здесь рискованно, лучше исчезнуть, Утро вечера мудренее. Утром все успокоятся.

— Вы мне нужны, Джилькс, идемте, — сказал он, и Джек Джилькс послушно поднялся с места.

Они вышли вместе среди общего молчания. В раздевалке надолго воцарилась тишина. Спортсменам не хотелось разговаривать. Их не покидало ощущение стыда. О том, чтобы выйти на стадион, не могло быть и речи, словно грязный поступок Джилькса набросил на всех черную тень. Лучше всего сейчас поехать в гостиницу и сидеть там все время, а на стадионе появляться только на матчах. Приятная перспектива, нечего сказать!

— Знаешь, Генри, — сказал Том Гаркнес, когда они выходили из раздевалки, — мне очень хочется пойти к нему. Разумеется, извиняться нечего. Мы в этом нисколько не виноваты. Но мне хочется, чтобы он знал — не все такие, как этот прохвост Джилькс.

Хотя Том не сказал, к кому он хочет зайти, Генри Шорт сразу понял его и в первую секунду испугался.

— Шиллинг нас посадит в тюрьму, — возразил Он.

— За что? Думаю, что это не так–то легко. Он только говорит так. Но если ты не хочешь, то я, наверное, найду себе компанию среди ребят.

— Нет, я пойду, — ответил Шорт, — но позовем и ребят. Вместе веселее.

— Правильно, — одобрил Том и вернулся к баскетболистам.

А в тренерской комнате, куда вошли Шиллинг и Джилькс, шел совсем другой разговор. Шиллинг отнесся к словам Генри Шорта равнодушно. Завтра все пойдет по–старому, а матч выигран, и это самое главное. Как говорится, «победителей не судят»… А какими способами одержана победа, никого не интересует. Важно, чтобы она была записана в протоколы соревнований, а всякие особые переживания сюда не заносятся — значит, и беспокоиться не о чем. Шиллинг сел за стол, весело взглянул на Джилькса и довольным тоном сказал:

— Отлично сделано, я вами доволен!

— Не думаю, чтобы мистер Стенли был тоже доволен, — неожиданно ответил тот.

— Почему?

— Я не про баскетбол говорю. Вы видели вот это?

Он протянул удивленному Шиллингу вечернюю газету. Менаджер взглянул, и глаза его испуганно забега–ли. На первой странице было напечатано воззвание, призыв к борьбе за мир, а под ним в длинной шеренге фамилий стояла подпись Эрики Штальберг.

Подошел Майер.

— Что случилось, Шиллинг?

— Поглядите–ка! Это вы во всем виноваты! Так–то вы за ней смотрите? Ни на кого нельзя положиться! Повесить вас мало! Повесить!

Шиллинг истерически заломил свои короткие пухлые руки. Лицо Майера потемнело от гнева, но он сдержался.

— Завтра, — раздельно сказал он, — Эрика напишет в газету письмо, где будет сказано, что подпись поставлена против ее воли и без ее ведома. Это вызовет еще большую сенсацию и даст возможность обвинить тех, кто распространяет воззвание, в подлоге. Во всяком положении надо уметь найти выход, Шиллинг.

— Вызовите ее немедленно сюда!

— Что вы, сейчас забеги на сто метров! Ее нельзя нервировать. Поговорите после. Идемте.

Они уселись на свои места как раз в тот момент, когда Ирина Гонта готовилась взять первый в своей жизни старт на международных соревнованиях. Весь стадион плыл перед ее глазами, и трибуны казались сплошным серым кольцом. От волнения дрожали руки, и было даже странно, как она может думать о том, чтобы выиграть. Тем не менее она об этом думала. Так хотелось с кем–нибудь поговорить, опереться на чью–то надежную руку, но Максимова поблизости нет — тренеров во время соревнований не пускают на поле, а с Ниной Сокол говорить бесполезно — она сама волнуется.

Но вот к девушкам, которые уже закончили разминку и сидели рядом на скамье, ожидая старта, подошла Волошина. Перед ней все на стадионе расступились, она имела право находиться где угодно.

— У Русанова все в порядке, — ответила она на вопросительный взгляд Нины. — Значит, сейчас начнем?

— Да, — с трудом выговорила Нина.

— Ольга Борисовна, — обратилась к ней Ирина, — «американцы так мало разминаются…

— Они заменяют разминку массажем, только, по–моему, это хуже, потому что массаж перенапрягает мускулы и преждевременно старит их.

Этот коротенький деловой разговор вдруг успокоил Ирину, и, когда ее вызвали на старт, волнение совершенно исчезло. Не будем думать о финале и полуфинале, но в этом забеге Ирина Гонта, девушка из Донбасса, должна быть первой, — студенты Советского Союза поручили ей защищать их честь, и сейчас на нее смотрит весь мир.

Невольно посмотрела Ирина на те ряды трибуны, где сидели советские спортсмены. Чувство сплоченности всей команды, которое появилось в тот вечер, когда они провожали Волошину из театра, сейчас еще больше выросло и окрепло. Ирина знала, как страстно хотят увидеть друзья ее победу. И это чувство придало особую ответственность каждому движению девушки.

Ирина попробовала взять старт. Да, как будто все хорошо.

Команда стартера — и ноги крепко уперлись в стартовые колодки, а руки опустились на белую линию. Потом две секунды непередаваемого абсолютного сосредоточения всех сил — секунды, когда спортсмен ощущает настоящее вдохновение, негромкий выстрел за плечами и бег.