Элан дышит глубоко и спокойно, ноги с кошачьей мягкостью подминают сочную, ещё не сожжённую летним зноем, траву. Боль в левой руке и голове уходит, всё видится настолько ясно, что через миг из сознания пропадает факт собственного увечья. Глаз? Да, что там глаз, если можно
Враг поднимается на ноги и остервенело бросается в бой, но тут же приходит понимание, что верить словам нельзя. Его вдохновили слова самоуверенной стервы (хоть её уверенность и вылилась в настоящее избиение его, профессионального солдата, тела и гордости) — та предупредила рыжего юношу о необходимости быть поосторожней: раны ещё не зажили по-настоящему, а жгущая тело боль может помешать разуму, да и не так силён испытуемый по сравнению с ней. Бедолаге надо было учесть, что Диолея меряет всё по себе…
Элан действовал грубо и прямо, по-мужски, без особых изысков — сил в запасе было немного. Дубина, выйдя из повиновения хозяина, врезала ему же по носу: никакого замаха от плеча, свиста летящей смерти. Очень аккуратный, но точный удар, и наёмник валится на землю, стараясь ладонями унять хлещущую кровь, а эволэк, удовлетворённо кивнув, садится на место.
Афалия выходит на ринг следующей и сдерживает себя ещё меньше. Повинуясь её приказу, жертва неожиданно подскакивает на ноги, словно и не было никакого нокаута, хватает выроненную дубину и, заведя руки назад и вверх над головой, что есть силы, бьёт себя рукоятью в живот.
— Эта тактика самозащиты разработана эволэками не так давно, — девушка из высшего общества ходит вокруг скорчившегося на земле тела, читая нотацию.
Тело снова поднимается, берёт короткий разбег и со всего маху врезается в низко склонившуюся к земле ветку плодового дерева. Невероятный кульбит, и «Игорь» снова валится головой вниз, просто чудом не свернув себе шею.
— Как ты понимаешь, — продолжает Афалия, убедившись, что наёмник ещё воспринимает речь сквозь боль, — она не получила широкой известности и всеобщего признания по простой причине — все, кто с ней сталкивался, мертвы.
Её воля снова сжимает разум мужчины железной хваткой, тот на трясущихся ногах поднимается уже в который раз. Вся грудь вымазана кровью, в глаза кроме боли и ужаса почти ничего другого и нет. Он знает, что сейчас его от смерти отделяет тонкая грань, что прочертила в своём сознании эта странная девушка с острыми чертами лица. Она холодным клинком своей души провела на песке черту, не позволяя ступить за неё ни себе, ни ему, но этот шаг — только вопрос её воли и её желания, не более того.
В нормальном состоянии человек не может так себя ударить, и не только потому, что не пожелает причинять себе боль — это противоречит даже самой природе человеческих ног, особенность строения не допускает подобного движения, когда суставы выгибаются неестественным образом, а носок впивается в переносицу, но…
Наёмник рухнул на спину, странно дёрнулся таз, будто отделившись от позвоночника, и мужчина затих.
— Вот видишь, Афалия, это не так сложно, — развела руками довольная своей ученицей глава сухопутчиков.
Та, обрадованная похвалой из уст легендарной Диолеи, заулыбалась:
— Кажется, я поняла!
Хилья поднялась с лёжки, взяла бадью с ледяной ключевой водой и окатила избитого до полусмерти мужчину. Тот зашевелился, почти сразу сумел сесть, оперевшись на руки, низко склонив голову, а летунья тут же добавила новую порцию бодрящего душа.
Лидер Клана Земли с грацией рассерженной королевы подошла к пленнику, и, подцепив прутом его подбородок, вздёрнула голову подопытного вверх. Их взгляды встретились. Во взгляде наёмника уже не было весёлой бравады и злости, только страх и желание оказаться как можно дальше от этой колдуньи, а в глазах девушки читалась скорее сожаление, чем ненависть.
— Ну что, Пёс, теперь ты понял, чего стоишь?
Тот едва заметно кивнул, упирающийся в кадык конец побега молодого ореха не давал свободно двигать головой, и выдавил сквозь боль:
— Да, понял…
* * *
Староверы неохотно соглашались на какие-либо изменения многовекового уклада, но некоторые новшества коснулись и их жизни, и эволэки собрались у экрана в местном «доме культуры» — попросту большом одноэтажном строении, собранном из сруба, единственным признаком высоких технологий на котором была тарелка спутникового телевидения. Староверы, не староверы, а замыкаться в своём мирке и жить по принципу: «ничего не знаю, моя хата с краю», никто не желал. Жители деревни любили собраться после трудового дня, обсудить текущие дела, касающиеся как своей деревни, так и жизни Державы в целом.
Но в сегодняшний вечер многолюдством собрания не отличался: староста дед Никанор, ещё двое мужчин, эволэки, даже Мирру принесли после процедур, обе летуньи.
Приковылял и пленник, немного приведший себя в порядок, и сел на пол в сторонке, всё время с опаской косясь на молодёжь. Не злился за дневную экзекуцию, но был явно насторожен, хотя особого внимания на его появление никто не обратил — его не только изрядно помяли, но и снова заковали в кандалы, оставив минимум подвижности, дабы он хотя бы не гадил, куда попало.