Стая

– Не пошутил, – вздохнул Семенов. – Только там не зверь.

– А кто? – Я почти шептал.

– Моя дочь. Алена.

Подвальную комнату освещала единственная лампочка – настолько тусклая, что я вынужден был остановиться на пороге, чтобы глаза привыкли к полумраку. В нос ударил отвратительный запах неубранного хлева. Сено, шерсть, гнилое мясо, экскременты – это зловоние окутывало как кокон, пробиралось в каждую пору. Мебели в комнате не было, только в самом углу валялась куча скомканного грязного тряпья.

Семенов шел первым. Я заметил в руках у него небольшой пакет.

– Алена! Твоя еда! – коротко скомандовал он.

Куча тряпья зашевелилась, и от нее отделилась пошатывающаяся фигура – как мне в первый момент показалось, собачья. Крупный темный пес, опасный и матерый, на сильных мускулистых лапах. Семенов показал мне жестом, чтобы я ждал у порога, а сам сделал несколько осторожных шагов вперед. В середине комнаты я заметил большую эмалированную миску. Семенов зашуршал пакетом и извлек – я не мог поверить своим глазам – большой кусок сырого мяса на кости. Размороженная говядина, немного посеревшая, с желтоватыми прожилками жира. Неужели он собирается накормить этим человека, собственную дочь? Мясо с глухим стуком упало в тарелку, а Семенов тотчас привычным движением отскочил в сторону.

Я услышал какое-то ворчание, потом настороженный рык. Из угла к миске медленно приближалось существо, за которым тянулась толстая полязгивающая цепь. И только когда оно вступило в пятно скудного электрического света, я заметил, что это человек, молодая женщина. Жилистые руки и ноги, порванная грязная одежда, свалявшиеся волосы, а лицо… Мне никогда не приходилось видеть таких лиц. Пустой тусклый взгляд, подергивающийся нос – как будто эта женщина привыкла пробовать реальность на запах, как будто ей была вовсе не важна картинка. Она медленно подошла к миске, наклонилась, понюхала мясо. Я сделал шаг вперед, чтобы лучше ее рассмотреть, и тогда она резко вскинула голову, оскалилась и предупреждающе зарычала. Дикий зверь, охраняющий свою добычу. Семенов схватил меня за руку и одними губами прошептал: «Остановись!»

Алена несколько раз лизнула мясо, потом ухватила его зубами и отволокла в угол. Отвернулась, и теперь мы видели только ее спину, и слышали мерное чавканье. Женщина неряшливо и жадно пожирала сырое мясо, в считанные минуты расправившись с увесистым куском.

После этого она несколько раз широко зевнула и немного сонно побрела к другой миске, стоявшей в углу – в ней была вода. Алена лакала ее по-собачьи, зачерпывая лопаткой шершавого языка. В какой-то момент она резко вскинула руку и почесала волосы за ухом.

– Ну всё, – прошептал Семенов. – Пойдем отсюда. Я позже еще спущусь и поменяю ей воду.

Мы поднялись наверх. У меня тряслись руки и губы. Кажется, никогда раньше я не ощущал себя таким растерянным. Мое сознание отказывалось верить в то, что увиденное внизу – реальность, а не страшная галлюцинация.

Семенов понимал, что со мною происходит. Молча поставил передо мною стопку с ледяной водкой, которую я без пререканий опрокинул, даже не почувствовав ее градус. Стало немного легче – во всяком случае, тело перестало дрожать.

– Вот, – спокойно сказал Семенов, – только что ты видел Алену, мою дочь. Вернее, то, что от нее мне оставили.

– Но… Но как же так… Зачем же на цепи… Это как-то…

– Бесчеловечно? – с кривой ухмылкой подсказал он. – Да, я знаю. Но поверь мне – это единственный шанс ее спасти. Я потерял жену, насовсем. И не хочу потерять еще и дочь. Я верю, что все можно вернуть. Что Алена станет такой же, как прежде. Такой, как на фотографии, которую ты видел в моем кабинете.

– Да… Но ей же нужна медицинская помощь!

– Шутишь? Ты хотя бы раз бывал в психиатрической лечебнице?

– Нет…

– А вот мне приходилось. Думаешь, я сразу принял такое решение? Конечно, я навел справки. Сходил куда надо. Мне даже устроили аудиенцию у московского светилы. Расспросил осторожно… Нет, это безнадежно. Смирительная рубашка, лошадиные дозы лекарств и постепенное угасание того человеческого, что в ней еще осталось.

– А почему вы думаете, что в ней это осталось? Простите за бестактность, но…

– Не извиняйся, я все понимаю, – вздохнул Семенов. – Но я нарочно привез тебя сюда именно в такой день. Алена становится особенно страшна в полную и черную луну. Два раза в месяц. В другие же дни у нее случаются проблески… Нет, она ни разу не заговорила со мною с тех пор… Хотя иногда пытается шевелить губами, что-то передать. Я ни разу не разобрал… Но она иногда так смотрит… Так смотрит на меня… – Губы Семенова дрогнули, но он быстро взял себя в руки, и на его лице появилась привычная маска нарочитого снисходительного спокойствия. – И в такие моменты я понимаю, что надежда есть.

– Но вы держите свою дочь как животное… На цепи… Она такая… Такая истощенная. Вы хотя бы каждый день даете ей еду?