Стая

Я был педантичным аккуратистом и быстро освоился в офисе, который представлял из себя несколько комнаток, арендованных у завода на окраине города. Здесь было неуютно – мертвенный свет, заляпанные окна и гора бумаг в маленьком пространстве. Я чувствовал себя отчасти роботом, и это был осознанный выбор, чтобы не сойти с ума. Я был идеальным механизмом по сортировке бюрократического мусора, и меня практически сразу же заметил начальник нашего отдела – некто Сергей Сергеевич Семенов. И уже спустя пару недель я стал кем-то вроде его личного ассистента – хотя такой должности в нашей конторе и не было предусмотрено.

Семенов.

В некотором роде местная легенда и знаменитость. Человек, которого все побаивались, но за которым наблюдали исподтишка.

Семенов производил впечатление человека пусть мрачноватого, но зато уравновешенного, надежного и в лучшем смысле приземленного. Спокойный тихий голос, ровное настроение, спортивная осанка, умные глаза. Даже в слякоть его ботинки блестели от гуталина, его рубашки всегда были безупречно отутюжены, а на рабочем столе не водилось никакого хлама. Он никогда не терял документы и чеки, не забывал ничего, даже дату рождения уборщицы из кафетерия напротив. Семенов никогда не позволял себе лишнего – ни еды, ни выпивки, ни слова, за что многие окружающие относились к нему настороженно. Полный самоконтроль.

Многие не могли с ним сработаться. Педант, честный трудяга, которому неведомы простые человеческие радости вроде утренней медитации на пасьянс «косынка» или замаскированного под чай коньяка на рабочем столе.

«Он как будто не живой человек, а машина, с ним страшно и неуютно! – говорили коллеги о Семенове. – И никакой карьеры не надо, если жить вот так. Интересно, он хотя бы иногда смеется? А трахается?»

Возможно, я был единственным человеком в городе, который однажды по чистой случайности узнал мрачный секрет Семенова.

О личной жизни Семенова нам было известно только то, что он вдовец и у него есть взрослая дочь по имени Алена. Красивая девица двадцати с небольшим лет, похожая на итальянскую кинозвезду из семидесятых. Ее фотография стояла на столе Семенова – единственная деталь, намекающая на то, что у него, возможно, не до конца атрофирована способность любить. Алена не жила в нашем городе – по слухам, училась в Москве, но подробностей никто не знал.

И вот однажды случилось так, что я ушел с работы ближе к полуночи, и уже пройдя несколько кварталов, осознал, что оставил ключи от квартиры в ящике стола. Пришлось возвращаться, бубня под нос ругательства – и так личной жизни почти никакой, с Татьяной вижусь от силы пару раз в неделю, даже иногда телевизор на ночь посмотреть сил нет, а тут еще и по собственной дурости отнял у себя час священного сна.

Я был уверен, что в офисе никого нет. Наша дверь не запиралась – на проходной круглосуточно дежурил сторож, который близоруко сощурился при моем приближении и лишь меланхолично кивнул головой, даже не поинтересовавшись, зачем я возвращаюсь на работу в столь поздний час.

Уже бредя по длинному коридору, я почувствовал неладное. Дурное предчувствие, проросшее не из каких-то логических выводов, а скорее из животных инстинктов. Тело уже почуяло беду – участился пульс, холодок пробежал по спине, а сознание еще не могло понять, в чем же дело, что здесь не так.

Подошел к двери нашего кабинета, увидел в щелочке у пола приглушенный свет. Странно – вроде бы я уходил последним, а педанты вроде меня никогда не бывают настолько рассеянными, чтобы машинально уплыть по своим делам, не проверив, выключены ли электрические приборы и закрыты ли окна. Из кабинета раздавались приглушенные звуки – удары, сопение и покряхтывание. Немного растерявшись, я остановился.

Мне было известно, что секретарша нашей конторы, молоденькая Люсенька (ветер в голове, шаткие каблуки, криво зашитые колготки «паутинка» и смешные большие зубы, вечно перепачканные в рыжей помаде), была давно влюблена в Семенова и вертелась вокруг него. Это было по-детски невинно, трогательно и смешно. Разумеется, речь здесь шла не о глубоком нежном чувстве, а скорее о легкомысленной иллюзии, выросшей на благодарной почве влечения к невозможному. Девочки, которых воспитывали без отца, часто влюбляются в недосягаемых мужчин – чем холоднее, тем лучше. Лучшего объекта, чем Семенов, в этом смысле трудно было и вообразить. Человек, который даже никогда не улыбается. Робот с холодными глазами. Естественно, Люсенька питала беспочвенные надежды, что именно она может стать той, кто растопит этот айсберг. О ее безответной страсти знал весь офис, включая и самого Семенова.

За несколько дней до происшествия я случайно услышал, как в нашей курилке Люсенька откровенничала с пожилой бухгалтершей Зинаидой, похожей на меланхоличного кита.

– Ни на что не реагирует, – вздыхала Люсенька, – я, когда бумаги ему подаю, так наклоняюсь низко, почти на ухо ему шепчу. И вместо духов у меня розовое масло. Я читала, что это заводит мужчин.