Стая

Даже с горящим ощущением в горле, грозящем неминуемой смертью, я понимаю, что нужно получше притворяться несовершеннолетней, знающей толк в алкоголе. Я откашливаюсь со слезами на глазах, а Шон хмыкает.

– Впервые пьешь такое крепкое пойло?

– Плевое дело, – произношу я, чувствуя, как по венам растекается теплая жидкость.

Он качает головой с полной раскаяния улыбкой.

– Не повторишь, где именно ты раньше жила? Вроде там было слово «деревня»?

– Ой, заткнись. И ты меня называешь провинциалкой? Здесь вообще всего четыре светофора.

– Двенадцать.

– Я же рассказывала, что в школе редко зажигала.

– Или вообще никогда, – подшучивает надо мной Шон.

– Просто я… – Я вздыхаю.

– Просто что?

– Моя мама кутила и прожигала жизнь за двоих. Одной из нас пришлось играть роль взрослого.

Взгляд Шона становится мягче, и я прихожу к выводу, что глаза у него скорее зеленого цвета, чем карего.

– Не пойми меня превратно. Я бы не променяла свою жизнь ни на что на свете. С мамой было очень весело.

– Было?

– Да. Я научилась водить в восемь лет.

Шон подается вперед.

– Повтори-ка?

– Ты правильно услышал. У меня были гениальные способности, – хвастаюсь я и осмеливаюсь снова выпить виски с каплей колы без газа.

– Безусловно.

– У нас было немного денег, поэтому мы обходились тем, что есть. Моя мама была очень изобретательна. Она всегда умела найти применение лишней двадцатке. В одну солнечную субботу у мамы возникла великолепная идея отвезти меня на заброшенную дорогу, где она дала мне оторваться по полной. – Я улыбаюсь от нахлынувших воспоминаний. – Она подложила на кресло водителя телефонный справочник и на несколько часов дала добро кататься. Разрешила лихачить на нашем минивэне, на котором я ехала боком. А позже отвезла к придорожной будке с барбекю, где готовили самые вкусные на свете картофельные шарики с сыром. Так что примерно на год это стало нашей субботней традицией. Я, мама, телефонный справочник, наш минивэн и картофельные шарики с сыром.

Шон откидывается на спинку стула и подносит ко рту пиво.

– Мне нравится.

– Было в ней что-то такое, чему я иногда завидовала. Она могла сотворить путное из ничего, сделать обычный день особенным. – Я внимательно смотрю на Шона, он кивает. – Ты в этом смысле мне ее напоминаешь.

Он подмигивает.

– Все дело в особой соучастнице.

– Не приписывай моему характеру веселье. Мы оба знаем, что это не про меня. Я девушка, придерживающаяся границ, а ты… ты красный карандаш.

Шон заваливается назад и пожимает плечами.

– Не будь к себе так строга. Нет ничего страшного в том, что ты несешь ответственность и проявляешь заботу о любимых людях.

– Это до безумия нудно. – Я снова отпиваю виски. – Если бы не моя подруга Кристи, я стала бы настоящим интровертом. – Я опускаю глаза в пол. – Я никогда не хотела быть в центре внимания, понимаешь? Но всегда завидовала людям, которые умеют превратить обычный день в уникальный. Людям вроде тебя, Кристи и моей мамы.

– У тебя есть задатки.

Я качаю головой.

– Нет, нет их у меня. Мне просто предначертано фанатеть от таких людей. Не важно. А твои родители? Расскажи мне про ресторан.

– Я поступлю лучше – скоро отведу тебя туда. Хочу, чтобы они с тобой познакомились.

– С радостью.

– Они мои кумиры. Добрые люди с глубокими убеждениями и большим сердцем. Женаты больше тридцати лет и ратуют за семью и верность. Каждый день работают бок о бок. Живут без утайки, ссорятся без утайки и так же мирятся.

– Любят друг друга тоже открыто? Может, поэтому ты при всех такой со мной ласковый?

– Наверное.

– Да, это достойные кумиры, – протягиваю я. Четвертый глоток виски намного легче стекает по горлу. – Не так уж и плохо. Может, я любительница виски.

– Полегче, бомба. – Шон теребит этикетку на бутылке. – Ты редко рассказываешь про отца.

– Потому что понятия не имею, что он за человек. Я ведь и впрямь не догадываюсь, почему он вдруг захотел участвовать в моей жизни. Впечатление обманчиво. Я приехала, а его нет. Половину времени он живет в Шарлотт. Спустя девятнадцать лет отец по-прежнему для меня загадка. Айсберг. Плохо, когда нельзя найти признаки человечности в мужчине, ответственного за твое появление на свет. Я злилась из-за переезда, а, приехав сюда, пыталась относиться к нему непредвзято, но оказалось, что это бесполезно. Если бы можно было описать отца и наши с ним отношения одним словом, то я назвала бы их избегающими.

Шон кивает и делает еще глоток пива.

– А твоя мать?

– Безучастная, – тихо произношу я и борюсь с подступающими слезами, натянув на лицо улыбку. – Последние полгода, к сожалению.

Шон переворачивает мою руку ладонью вверх и ведет по ней подушечками пальцев.

– Мне жаль.

– Не нужно. Такова жизнь. Я теперь взрослый человек. Мама справилась со своей задачей. Папа хотя бы помог оплатить несколько счетов. На самом деле у меня нет причин жаловаться. – Но эта боль глубоко засела в душе, когда я вспоминаю моменты, в которые считала себя самым важным человеком в жизни матери.