Стая

С приезда в Трипл-Фоллс я была окутана вниманием Шона в прямом и переносном смысле, и чаще всего это происходило в оазисе за домом моего отца. Однако всякий раз, как атмосфера начинает располагать к интиму, Шон целует меня в висок, а не в губы, и выпускает из объятий. Иногда он наклоняется, дразня своими губами, и у меня перехватывает дыхание в надежде, что Шон поцелует меня не в висок или щеку, а туда, где я так давно мечтаю ощутить его поцелуи, что уже устала об этом грезить. Шону словно мало читающегося в моих глазах разрешения, чтобы сделать первый шаг. Я неоднократно замечала, как он водил языком по пирсингу в губе, смотря на меня взглядом, четко говорящим, что мы уж точно не дружбу водим. Когда Шон рядом, в животе появляется трепет, а тело вытягивается в струнку, стоит ему привлечь меня к себе. Я наизусть выучила его тело, каждый день изнывая от желания перевести нашу дружбу на другой уровень. Из-за несогласия Шона подчиниться обоюдному сексуальному влечению хочется лезть на стену. И все же я получаю удовольствие от этого приятного предвкушения, от его взглядов, которые он бросает на меня, когда я играю в бильярд, от ощущения его пальцев, которыми он обводит дорожку воды на моей коже. Это и расстраивает, и захватывает дух. Я не единожды посреди работы ловлю себя на том, что опять предаюсь мечтам, пока Мелинда лопочет о своих друзьях из церкви, чаще всего рассказывая про жену пастора. И не в лестном смысле. Но с тех пор, как в мою жизнь неожиданно ворвался Шон, сны я вижу только о нем, стоит моей голове коснуться подушки. Открывая глаза, я понимаю, что улыбаюсь во все тридцать два зуба, вспоминая последний сон, в котором Шон пробирался ко мне в воде под лучами солнца.

На секунду я лелею мечту снова погрузиться в безмятежное видение, чтобы продолжить наше рандеву, как вдруг мой телефон вибрирует, оповестив о входящем сообщении.

Шон: «Думаю о тебе».

«О чем думаешь?»

Шон: «О всяком-разном».

«Может, уточнишь?»

Шон: «Как-нибудь в другой раз».

«Дома никого, если хочешь поплавать».

Шон: «Отлично, потому что я уже у твоего дома».

Выскочив из постели, я бегом спускаюсь по лестнице и открываю дверь, увидев на пороге Шона с влажными после душа волосами, прелестно спутавшимися на макушке. Он стоит, прислонившись к своей «Нове» со скрещенными руками. Шон одет в шорты, ботинки и черную майку, а я стою в дверях бог знает в каком виде.

Я краснею и провожу пальцами по волосам.

– Только что проснулась.

– Ты красивая. – Он идет ко мне.

Я киваю за плечо.

– Можешь зайти. Папы не будет до позднего вечера.

Шон наклоняется, чтобы поздороваться со мной поцелуем в щеку, но я уклоняюсь.

– Еще зубы не чистила.

– Да пофиг. – Он наклоняется и приникает губами к моему подбородку в томительном поцелуе, отчего атмосфера между нами накаляется.

Затаив дыхание, я еле сдерживаюсь, чтобы не притянуть Шона к себе.

– У тебя есть походные ботинки?

Его вопрос сбивает меня с толку.

– Эм, да.

– Оденься полегче и надень их. Хочу кое-что тебе показать.

– Ты ведешь меня в поход?

Поход – последнее, чем я хочу с ним заняться.

– Ты не пожалеешь.

– Как красиво, – выпаливаю я на одном дыхании, когда мы карабкаемся по очередным валунам на край горы. Я пытаюсь взобраться на скалу, мышцы протестующе ноют, а голеней касается мох. Шон сзади следит за каждым моим движением. Я опускаю взгляд вниз и наблюдаю, как он, касаясь кожи дыханием, придерживает меня за бедра на случай, если я оступлюсь.

– Не могу не согласиться. – Он придерживает меня за задницу, помогая перелезть через большой валун. Я перебираюсь и чувствую, как подкашиваются ноги от явного намека в его голосе.

– Куда ты меня ведешь? – спрашиваю я и, сделав последний шаг, любуюсь видом. Шон поднимается следующим, за спиной у него висит огромный, тяжелый рюкзак, который вообще не мешает ему подниматься. Шон хватает меня за руку и переплетает наши пальцы.

– Теперь уже недалеко.

Смотрю на часы. Я должна встретиться за ужином с Романом, и меня бесит, что я до сих пор при мысли о нем испытываю тревогу. Мне будто снова одиннадцать лет. После нескольких трапез нам все также неловко, как и в первые дни после моего приезда.

– Сколько времени? – спрашивает Шон, стрельнув глазами в мою сторону.

– Еще рано.

– Куда-то спешишь?

– Нет, извини, просто дело в моем отце. – Я встревоженно вздыхаю. – Должна с ним поужинать.

– Но ужин еще нескоро.

– Верно, – произношу я так, что мой ответ больше похож на вопрос.

– Значит, сейчас ты свободна, здесь и со мной.

Я останавливаюсь и хмурю брови.

– А-га-а.

– Значит, ты и должна быть тут, со мной.

– Так и есть.

– Это вопрос?

– Нет. Я же с тобой.

– Но думаешь о своем отце.

– Ничего не могу с собой поделать.

– Уверена в этом?

Я хмурюсь.

– Это тест?

– Как поется в гимне: «Над землей свободных и домом храбрых», – бормочет Шон, на ходу качая головой.

– Да, и правда. – Я иду за ним. – К чему ты клонишь?

Шон снова поворачивается ко мне.

– Я про то, что это страна умственно ущербных, зависимых от электроники рабов, которым промыли мозги средствами массовой информации.