Стая

Сон мгновенно исчез, и, извернувшись, Вовка встал на четвереньки, настороженно глядя в лес. Немного погодя услыхал он треск сушняка и шорохи задеваемых веток чуть левее того места, куда вглядывался. Быстро обернулся в ту сторону и увидал наконец идущих к елани мамку с папкой. Папка во всем был в рабочем: в сапогах, в надетой на голое тело спецовке и в кепке с замасленным, поблескивающим потому козырьком, низко на глаза надвинутым. Мамка же, красная и простоволосая, уж почти бегом бежала, в руках косынку комкая, но папка, от нее в отличие, шел к Ночке твердо и неумолимо, без суеты, от веток не воротясь, точно танк какой. «С работы отпросились?!» — пугаясь еще больше, Вовка схватил с земли ватник и сумку и, оглядываясь, попятился в глубь леса.

— Стой! — приказал папка.

Мамка к нему было тотчас бросилась, но папка и ей приказал:

— Не ходи за ним! — а сам Ночку взялся отвязывать.

Затем мамке в руку сунул конец веревки и лишь теперь шагнул к Вовке навстречу. Остановился шагах в пяти. Вовка молча глядел, как папка долго доставал портсигар, изготавливаясь закуривать. Закурил наконец. Сунул руки в карманы.

Точно сквозь зубы сказал:

— А сейчас отведешь Ночку на подсобное.

— Нет… — прошептал Вовка помимо собственной воли и не сводя с папки взгляда.

— Сам отведешь, — тихо приказал папка снова и, вынув из кармана руку, стряхнул с папироски пепел.

— Нет, папка! — уже всем нутром своим крохотным противясь жестокому приказу, прошептал Вовка и вдруг заплакал, сам же своим слезам сопротивляясь, и попятился дальше, натыкаясь на ветки, пока не запнулся и не упал. — Нет, нет! — полузакричал он следом. — Не я, не я, папка! Сами уводите! Нет. Нет… — Поднялся, но упал почти тотчас снова, уже не споткнувшись ни за что, а просто от одного волнения. Опять встал. И еще раза два падал и вставал, ломая сушняк, пока наконец не побежал, проваливаясь в глубину леса.

— Да стой ты, Вовка! — уже глухо послышался позади строгий папкин зов.

Мамка же переполох целый подняла:

— За ним… за ним беги! Ведь заблудится!

— Нечего ходить! — ответил папка. — Никуда не денется. Пусть дурь получше выветрится…

— Нет, нет, нет! Папа, папка… — хотя уже никто не мог его слышать, все шептал Вовка, кусая губы и уходя все дальше. Он не переставал при этом сухо всхлипывать, чувствуя острую, горькую постоянную боль в горле, точно его только что по шее боем били.

Он домчал до новой елани и, упав на траву грудью, пережидая всхлипы, прислушался: не идут ли за ним? Нет, никто не шел. Он полежал так, затихая. Услыхал, как промычала Ночка, но теперь уже гораздо дальше того места, где он ее оставил. Уводили Ночку-то… Вовка утер мокрое лицо, размазывая грязь от паутинок, нацепившихся, пока продирался он чащей. Отдышался. Слезы прошли, и подступила изнутри гулкая неожиданная икота. Он поднялся с земли и побрел тогда к опушке, сторонясь все же елани, на которой мамка и папка застигли его с Ночкой. На опушке же, не выходя предусмотрительно из лесу, убедился, хоронясь за ветками: папка с мамкой уже далеко были, на кружной к поселку дороге. Ночку мамка вела, а папка шагал следом.

Вовка крадучись, хотя папка с мамкой нисколько не оглядывались, перебежал к болоту по старым, иван-чаем заросшим дамбам, добрался к причалам, где стояли лодки. После выплаканных слез стало на душе как-то пусто и звонко. Однако, присев на бережку, он вдруг подумал совсем не то, чего ему уже хотелось. «А вот возьму и утоплюсь! — подумал он, как бы всему вокруг решительно угрожая. — Назло утоплюсь!» Но по-настоящему-то ему хотелось теперь только есть, и Вовка вскоре же и позабыл как-то, что топиться желал…

Долго просидел он на бережку этак совершенно безо всякой цели, как услыхал вдруг, что по дамбе со стороны поселка стрекочет мотоцикл. Дядя Иван Трофимов всегда на свое подсобное этой самой дорогою ездил, но о том, что это он и может сейчас явиться-оказаться, Вовка подумал с равнодушием от усталости и высматривать даже не стал, кто это там такой по дамбе-то катит. Не обернулся он и тогда, когда мотоцикл осторожненько заглох у него за спиной.

— А здравствуй, Владимир! — немного погодя сказал вдруг и верно что сам дядя Иван, называя вовсе по-взрослому, как еще никто и никогда Вовку не называл, полным именем.

Вовка вяло обернулся, думая, однако, что лучше, может, ему сейчас резко вскочить на ноги, настороженно и зло, точно к драке изготавливаясь. Но и это соображение, как и недавняя мысль, чтоб назло утопиться, было вовсе не тем, чего в действительности хотелось, и Вовка остался сидеть, обхватывая коленки руками.

Долго, однако, стоял дядя Иван над душою этак, раздумывая, что ли: проезжать ли мимо, сказать ли еще чего или же оставаться здесь, чтоб передохнуть маленько. Наконец услыхал Вовка, как дядя Иван Трофимов слез с мотоцикла. Краешком глаза Вовка проследил, что с ним, с Вовкою, рядком решил дядя Иван Трофимов пристраиваться на траве.