Стая

Она говорила о себе. Сказала, что ее зовут Анисья. Что любит музыку, искусство, книги, собак и прогулки в лесу.

– А ты что любишь, Медвежонок? – спросила она однажды.

Мне очень хотелось сказать ей, что я тоже люблю все это. Очень-очень. Но я боялся говорить и потому отвернулся.

На следующий день она принесла не только кассеты с музыкой, но и белую бумагу с цветными палочками, которые женщина в шляпке называла пастелью.

Анисья пододвинула ко мне бумагу и пастель.

– Вот, нарисуй мне то, что ты любишь.

Я так и сделал. Закончив один рисунок, я отдал лист бумаги Анисье и принялся за следующий. Я рисовал, рисовал, рисовал, пока у меня не закончилась бумага.

Анисья внимательно рассмотрела каждый рисунок. Временами она говорила: «А, понятно». И: «Мне это тоже очень нравится». А потом, прежде чем уйти, она аккуратно развесила все рисунки на моей стене.

На следующий день Анисья вручила мне альбом и цветные карандаши и сказала: «Нарисуй мне то, что ты ненавидишь». На следующий день: «Нарисуй мне то, чего ты боишься». На следующий: «Нарисуй мне то, от чего ты грустишь».

Так на стене появились рисунки: Жар-птицы, псы и деревья. Он, злой дядька в потертых ботинках, лоснящихся штанах, со страшными кулаками. Красное пятно на полу за дверью, алое, огромное, пульсирующее. Красное пальто и черная пуговица. Милиционеры. Баба-яга с забором из человеческих костей и черепов.

Анисья смотрела на мои рисунки и говорила: «Я понимаю». И: «Мне очень жаль».

Она приносила мне кассеты, приносила бумагу для рисования. И приносила книги. Она читала мне вслух, пока я рисовал, и в комнате играла музыка.

Однажды Анисья прочла мне сказку, которую я никогда раньше не слышал.

– Давным‑давно, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, за морем-океаном, жили-были старик со старухой. Трудились они в поле, были бедняками, и детей у них не было.

Я сосредоточился на том, чтобы нарисовать прекрасное колесо обозрения.

– И вот однажды старик нашел в лесу медвежью нору. Старик убил медведя, чтобы забрать его шкуру и съесть его мясо.

Я нахмурился.

– А в медвежьей норе старик нашел голого маленького мальчика. Оказывается, медведь украл этого мальчика и вырастил его как своего сына. Старый бедняк забрал мальчика домой и позвал попа. Поп окрестил ребенка, и стал тот зваться Михаил, Мишка, маленький медвежонок.

У меня мурашки побежали по спине.

Анисья улыбнулась.

– Ему было бы лучше с медведем, – сказал я.

– Ах, послушай!

Анисья стала читать дальше. В сказке говорилось о том, что мальчик быстро вырос. Он оказался очень сильным. Когда ему исполнилось двенадцать, он уже был выше всех мужчин в деревне и сильнее всех мужчин в окрестных селах. Люди испугались мальчика и выгнали его из деревни.

Я порвал свой рисунок в мелкие клочья.

– Они плохие, плохие люди! – Я принялся раскачиваться взад-вперед. – Ему было бы лучше с медведем! – простонал я.

Анисья придвинулась ко мне поближе.

– Слушай, – мягко сказала она. – Слушай.

Она стала читать дальше. В сказке только он, Мишка, сумел сразить злую Бабу-ягу, хотя много добрых молодцев становились с ней на бой.

Анисья коснулась моей щеки.

– Вот видишь, Медвежонок, все оттого, что у Мишки была сила медведя и мудрость людей. Только так он смог победить Бабу-ягу.

Она опустила свою ладонь мне на руку. Я перестал раскачиваться и впервые посмотрел ей в глаза. Они были цвета янтаря.

– Это ты, Медвежонок. Это ты.

Прошло много месяцев, и вот однажды Анисья вывела меня на улицу. Я прищурился – яркое весеннее солнце слепило мне глаза. Я зажмурился, стал слушать пение птиц и ветра. Я чувствовал запах земли и воды. Мы сидели в саду, окруженном высокими стенами, и молчали.

– Меня зовут Миша, – прошептал я. – Михаил Андреев.

Анисья не спросила, сколько мне лет. Не спросила, где я жил раньше. Не спросила, где моя мама. Она только вздохнула. А потом сказала:

– Спасибо, Михаил Андреев.

Потом, месяцы спустя, она спросила:

– Миша, почему ты не хотел, чтобы тебя забрали у собак? Почему ты не хотел жить среди людей?

Я перестал рисовать. Я посмотрел на улыбающиеся глаза Ушастика. На обеспокоенные глаза Мамуси. На другие рисунки.

– Я чувствовал, что меня любят. Чувствовал, что обо мне заботятся, – просто ответил я. – С ними я был на своем месте.

Анисья кивнула. Больше она меня ни о чем не спрашивала.

Анисья открывает дверь.

– Ты готов, Миша? Все тебя ждут.

Я киваю, хотя на самом деле я не готов. Я дергаю себя за волосы, щипаю за брови. Я давно уже этого не делал.

Анисья проходит по комнате и мягко отнимает руку от моего лица.

– Тебе нечего волноваться, мой храбрый Медвежонок. Я буду рядом с тобой во время всей выставки.

Я смотрю на зернистую черно-белую фотографию, вырезанную из одной австралийской газеты. Этот снимок сделали вскоре после того, как я оказался в приюте в Москве. «Наконец-то пойман ребенок-маугли, выросший в России в стае диких псов!» – написано под изображением испуганного маленького мальчика с затравленным взглядом.

– Они хотят посмотреть на меня только потому, что я кажусь им каким-то чудиком.

Анисья тоже смотрит на фотографию.