Исполнительный Сергей принес портфель, а потом обед. Он сам тащил большой поднос для «почётного арестанта». Так назвал себя Юрий, увидев, чем его собираются накормить. Полная тарелка осетровой ухи, два кровоточащих бифштекса с жареной картошечкой и зеленью, весьма аппетитно выглядевший салат и маринованные грибы с луком, да два стакана сока разного цвета. На втором подносе, внесенном другим охранником, стоял такой же набор продуктов, только бифштекса было две порции.
«Неужели оба голубчика решили разделить со мной обед?» — подумал Юрий. Но нет, помощник вышел, неплотно прикрыв дверь. Было слышно, как он спускается по лестнице.
— А ты, однако, аппетитом не страдаешь, — заметил Мызин, кивая на двойную норму второго.
— А чего мне страдать? — прошамкал набитым ртом Серега, — из зарплаты не вычитают. Хотите, я и вам еще принесу?
Юрий начал со второго. Отодвинув незаконченную порцию, он заметил, что в комнатке душновато, приоткрыл окно и попросил Сергея захлопнуть дверь, чтобы не дуло. Тот молча повиновался, а когда он садился Юрий, оказавшийся сзади, ударил охранника ребром ладони по шее. Парень ткнулся лицом в тарелку. Звякнула об пол оброненная вилка. Мызин завел ему руки назад и связал их шнуром от настольной лампы, в рот запихал ком льняных салфеток. Ноги замотал скатертью, все меньше дергаться будет, когда очнется. К сожалению, у Сереги не было оружия. А, может, и кстати, — если поднимется шум, точно не уйти.
Теперь осталось решить, каким образом спуститься вниз. Прыгать не хотелось — хромой далеко не убежит. Минут пятнадцать у него есть. Юрий взял из чуланчика выкрашенный красным топор и без шума взломал ту дверь, что была заперта. Это был выход на чердак. Ему повезло — в пыли на полу валялась бухта какого-то провода. Кабель для телевизионных антенн, как выяснилось. Достаточно прочная штука, только скользкая. Но зато много — хватит с лихвой. Мызин приторочил портфель к брючному ремню, обвязал кабелем отопительную трубу, а конец выбросил в окно. Только бы внизу не заметили! Нет, все тихо. Защитив руки хлопчатобумажными перчатками, беглец выбрался на крышу, осмотрелся и скользнул вниз.
Спуск получился более скорым, чем хотелось, но закончился удачно — травм не было. Преодолев бегом несколько метров газона, Юрий оказался среди деревьев. Он не очень хорошо знал географию засединской усадьбы и потому выбрал направление, ведущее прочь от дома, гаражей и главного въезда. Вскоре наткнулся на бетонный забор. За ним должен быть соседний участок. Но лучше туда сразу не лезть, а пройти вдоль забора. На пути Мызину попался ручей. Он вытекал из-под бетонной стены и терялся среди леса. Юрий перебрался на другую сторону. Надо торопиться, скоро его бегство обнаружится, начнется погоня. Кажется, эти новые парни люди исполнительные. И не захочется им сразу опозориться перед новым хозяином.
Ручей привел Мызина в дремучий уголок. Здесь участок защищали ржавые железные столбы, между ними была натянута ветхая сетка. Водный поток нырял под нее. Где-то не очень далеко эхом прокатилось несколько перекрывающих друг друга автоматных очередей. Вроде бы звуки донеслись со стороны покинутой им дачи, нет, правей. Вслед за выстрелами прогремел взрыв. Юрий послушал еще немного, но больше шума не было.
Через полчаса, когда поднятая на уши новая засединская охрана вовсю прокладывала тропы в нехоженых местах приусадебного леса, Юрий трясся в рейсовом автобусе, направляющемся к железнодорожной станции. Всклокоченный, одетый в легкий не по сезону и перемазанный глиной стильный костюм, он имел вид изрядно подгулявшего нувориша, перепутавшего транспортное средство. Пассажиры, люди иного класса, скользнув по Мызину взглядами, отворачивались от него, как от белой воро-ны.
Необычайный случай подействовал на психику Каретникова подобно электрическому шоку. Еще совсем недавно в науке о человеке преобладало мнение, что крепкий удар электричеством по башке является лучшим из всего, что здравомыслящее общество может предложить чокнутым. Такая подзарядка хорошо проясняла мозги: думы делались чистыми, как слеза — мечталось только о хорошем, никаких тебе маний, завиральных идей и прочего мусора. Нечто похожее произошло и с профессором.
Задумки, занимающие последнее время профессора, отодвинулись на второй план. Недавно казавшиеся столь важными способности разоблачать политиков по глазам, разгадывать замыслы неодушевленных предметов, а также теория социально-административной реверберации уступили место вполне житейским проблемам. Даже выборы и связанные с ними колоссальные планы и надежды временно забылись.