— Есть у меня один фонд, подготовишь для них, скажем, техническое задание на аудит, тысяч двадцать долларов отвалят.
— Сколько?!
— Сколько слышал.
— Недурно, да… но какой аудит, я же историк, Аркадий!
— Твое дело написать. Думаешь, читать эти бумажки кто-нибудь станет? Найди какого-нибудь старшекурсника-экономиста, отвали ему пару сотен зелени, пусть лишний курсовой нарисует. Или преподавателя. У тебя же есть знакомые.
Еще почти час воспарявший духом Каретников погружал своего друга в пучины истории, а на прощание спросил:
— Про аудит ты это серьезно?
— Обижаешь, Толя. Припомни, я тебе когда-нибудь фишки вкручивал?
— Ну, извини.
— Ладно. Завтра позвоню.
— Слушай, Аркадий, а сейчас у нас, случайно, не проводятся где-нибудь бои человека с собакой, не знаешь?
— Нет, уж чего не знаю, того не знаю.
— Эх! Мне бы только одним глазом посмотреть, фактура нужна, понимаешь? Пусть уж не гирканские псы, а обычный дог или мастиф и человек — вот зрелище! А книгу я знаешь, как назову?
— Ну…
— «Шаг в пропасть».
— А почему в пропасть?
— Ну, как же… как эквивалент риска… а что — плохо?
«Что за чушь в голову человеку лезет? — подивился Заседин, спускаясь вниз, к машине. — Чехов… псы какие-то! Нет, плохо кончит друг Толя. Дурдом ходячий. Кстати, этот Чехов тоже что-то про сумасшедших травил, кажется. Не помню, чем сам кончил… да, вот так люди и свихиваются. А насчет аудита пообещал зря, расслабился, но выполнить придется».
Автомобиль с Аркадием Николаевичем на борту плавно остановился у подножья монументального здания в центре столицы. С тяжелого лица Заседина ушло выражение минутной расслабленности, оно налилось чиновной значительностью, в которой проскальзывало нечто эпохальное. Носитель сей официальной вывески взошел по короткой лестнице из гранитных ступенек, миновал вахтера в форме милицейского лейтенанта и сосредоточенно прошествовал к лифту.
Примерно в тот же час, но совсем в другом городе и три дня спустя, из серебристого «Опеля» вышла элегантно одетая молодая женщина, небрежно хлопнула дверцей и скрылась за калиткой детского сада. Тут же у машины возник человек среднего возраста, небритый, с коротким носом и глазками словно бы просверленными на круглом, как сковорода, лице. Растрепанной соломенной шляпой и мешковатой одеждой он напоминал небогатого дачника, а еще больше смахивал на Страшилу из известной сказки об унесенной ветром американской девочке. Мужчина, не проникая в салон, ловко справился с капотом, сунул под него обмотанную тряпицей руку, извлек ее и потопал дальше. Дама вывела маленького темноволосого мальчика, села с ним в «Опель», но вскоре покинула машину. Она беспомощно оглянулась вокруг, постояла в растерянности, постукивая по асфальту носком модной туфли. Но вскоре заметила приближающийся автомобиль и подняла руку.
Притормозила пятидверная «Нива» с установленным на крыше желтым в шашечку табло. Женщина негодующим жестом указала на отказывающуюся повиноваться иномарку и посетовала на немецкий автопром. Водитель «Нивы» вышел, осмотрел заглохший мотор, что-то в нем поковырял.
— Эй, шеф, не задерживайся, — недовольно крикнул пассажир.
Из такси, опустив тонированное стекло, выглядывал недавно подходивший к «Опелю» круглолицый субъект, но уже без бросающейся в глаза соломенной шляпы.
— Извините, ничем помочь не могу. Здесь требуется спец, — развел руками таксист и повернулся к своей машине.
— Куда же вы? — раздраженно притопнула ногой женщина. — Мне что же, с ребенком до автобуса тащиться?
— А вам в какую сторону? — спросил похожий на дачника мужчина.
Огорченная мать сказала название улицы.
— Нет, нам совсем в другую. Поехали, шеф.
— А, может, прихватим мамашу? — засомневался водитель.
— Послушай, я спешу!
— А у меня ребенок!
— Ребенок у нее! Ребенок, видите ли. Да. Ну и что? Вон другие все тоже с детьми, а пешком ходят.
— А я вам не другая! К тому же мы спешим!
— Все спешат, у всех дети. Тоже мне птица, мамаша-растармаша…
— Слушай, ты, папаша, — оборвал его водитель. — Вали-ка отсюда! Давай, сходи, приехали. Ноги у тебя из правильного места растут, дотопаешь, куда надо.
— Ты что? Как это? А кто первый сел? Нет, пусть она другого ловит.
— Я два раза не повторяю, — обозлился шофер. — Сказал — выметайся, значит выметайся. Или тебе помочь?
— Ну, ладно, шеф, ладно, не кипятись, — сдался Страшила. — Пусть садятся. Только сначала меня подбрось.
— Вы на сигнализацию-то поставьте, — посоветовал новой пассажирке таксист. — А то, неровен час, отремонтируют вашу тачку и…
Елена, дочь Григория Михайловича Плющика, была поражена до полной потери речи, когда ровно три минуты спустя увидела в руке раздражительного «дачника», повернувшегося к ним с переднего сидения, пистолет с глушителем. Ствол был направлен точно в лоб ее пятилетнего сына.
Маленькие глазки злодея излучали столько чувства, горели таким непередаваемым восторгом, что в салоне стало немного светлее. И страх, сковавший все члены женщины, был порожден больше этим хищным блеском, чем видом оружия. Мать сжала в ладони руку сына и ощутила, что тот разделяет ее ужас.