Стая воспоминаний (сборник)

Много женщин со скатанными в трубочку мешками на коленях ехало на машинах, все женщины сидели спиной к дороге, лицом к городу, который отодвинулся прочь, затерялся, и все же веселые, обновленные поездкой женщины смотрели и смотрели в сторону исчезнувшего города, словно никак не желая расставаться с семьями и домами, с городскими своими страстями. А в Зотино, едва покатила машина мимо изб под рубчатыми крышами, мимо лесных деревьев, точно отставших от зеленой толпы и разбредшихся по огородам и улицам, женщины стали поворачиваться, привставать, изумляться, — какая красота кругом! — хотя трудно было разглядеть из-за пыли подробности прекрасной деревеньки, и как ни подталкивала Варю в бок подружка Стелла Коренева: «Гляди, гляди, Варь!» — Варя оставалась сидеть, вдруг ощутив свое превосходство, потому что здесь она росла — если не в Зотино, так в Уборье. И все-таки и она глядела вокруг сквозь хмарную пыль, а ранний восторг женщин казался ей неискренним, но ведь собирались на воскресник как на праздник, всем хотелось лесной тишины, майской прелести, и после городских комнат, кухонь и ванных все, представшее сейчас в лесном Зотино, должно быть прекрасным… Благословенны леса и перелески, березняки и дубравы!

Уже теснились женщины у бортов, уже готовились соскочить на дол, хотя машина пока не сбавляла ход, и Варя, слегка располневшая к своим тридцати годам, с модной прической, с крашенными под каштан волосами, ласково взглядывала на женщин и сидела кроткая, сознавая, что ее попутчицам хочется скорее в лес, хочется еще более украсить свою привычную, хорошую, устроенную жизнь — и оттого они так и нетерпеливы.

На повороте, когда еще и не проехали всю деревню, машина остановилась, женщины стали перелезать за борт, и шофер Борис, выскочив уже из кабины, тянулся к ним руками: «Ну, кому помочь? Кому помочь?» — да только женщины отбрыкивались, повизгивали, спрыгивали опасливо, придерживая легкие летние платья.

И вот тут впервые увидела Варя ясноглазую румяную девочку, показавшуюся ей знакомой и даже родной, так что эта девочка напомнила ей о многом и заставила весь день думать о ней, как о себе, — весь день, пока ходила Варя по березнякам и дубравам, пока возвращалась потом в пустынный воскресный город, пока лежала в постели, в полуночной тишине, слушая дыхание мужа Вадима и едва различимый посвист трехлетнего сына…

Девочка эта в капроновом платочке смотрела на заезжих людей равнодушно, вовсе не интересуясь чужими людьми, и лишь на Варю взглянула пытливо, и когда взглянула она так ясными, незабудковыми глазами, Варе страстно захотелось, чтобы признала она в ней свою, деревенскую, и девочка живо, родственно спросила:

— Вы не Матруненковых будете?

— Матруненкова я, — счастливо ответила Варя. — Только не из Зотино, а из Уборья.

«А ты? А ты? Чья будешь ты?» — тут же захотелось ей все разузнать об этой девочке, такой знакомой, близкой, похожей, быть может, на кого-нибудь из позабытых школьных сверстниц, но если девочка и не была дочкой выросшей, взрослой школьной сверстницы, то все равно казалась по-школьному знакомой — ну хотя бы сошедшей со страниц букваря. «Да ведь это Аленушка, из хрестоматии по родной речи, из русской народной сказки!» — поразилась Варя мгновенной разгадке: те же ясные, незабудковые глаза, тот же нежный, морковный румянец на щеках, лишь ситцевый платочек сменила на капроновый. И, опасаясь, что тотчас же Аленушка забудет про нее, Варя попыталась вернуть Аленушку, ее взгляд, ее чистый голос:

— Ты с нами пойдешь? Мы ландыши собирать будем для лекарств.

— Сейчас передача будет, — возразила эта знакомая, хрестоматийная девочка.

— Какая передача? — спросила Варя, думая, что по радио диктор опять торжественным голосом прочитает важное сообщение.

— Да по телевизору. Для детей, — снисходительно ответила Аленушка и поспешила в широкую избу и уже у ворот, на которых сидела пепельная кошка, повернулась к Варе: — А вы заходите в гости.

«Иди, иди, Аленушка, — мысленно говорила ей Варя, — где уж мне, из другого я детства, а ты вон какая счастливая…»

И пока не скрылась в избе счастливая эта девочка, все стояла Варя и чувствовала, как ей захотелось вдруг в Уборье, чтобы люди узнавали ее, чтобы радовались, какая она теперь, а ведь была худенькой, недосмотренной девочкой, чтобы постояла она, Варя, у своей постаревшей избы, где совсем другие люди живут, где нет никого из родных, разлетелись братья по свету, и лишь могила матери на краю Уборья, в роще…

А женщины уже разбредались по опушке, разматывая пустые мешки, и Варя ступила следом за всеми в лес, и лес над нею сомкнулся, как смыкался когда-то, в детстве.

Какою особою, юною зеленью зелены деревья в мае, но им недолго стоять такими, и вот глядишь на яркие дубовые листья, скрывающие черноту коры и ветвей, и думаешь, что уже через месяц, в июне, в середине лета, станут грубыми, темно-зелеными эти листья, многие цветы уже будут беречь до августовских ветров семена, станут реже тенькать, пищать, заливаться птицы: недолог срок лесной молодости.