Стакан воды

— Я поздравляю вас, товарищи, — торжественно закончил свою речь Петухов, — и выражаю уверенность в том, что все мы и впредь не будем погрязать в той текучке, в тех мелочных починочных делах, на которые толкают нас отдельные клиенты, а в первую очередь будем заботиться о воспитательной, товарищи, культурно-массовой работе среди наших заказчиков. А теперь давайте разойдёмся по местам и будем добиваться новых успехов!

Гусааков прошёл по кабинам, и опять загремела музыка, как бы провожая расходящихся по местам недовольных сотрудников.

— Ох, стыдобушка… — проворчал, оглядываясь на ревущие репродукторы, старый портной Пахомыч. — Музыку завели, а заказы дольше всех комбинатов держим! Это Петухов своим авторитетом вибрирует!

— Ничего, ничего, Пахомыч, — сказала Маша Багрянцева. — Дай только производственного совещания дождаться! Я ему там все выложу…

Наконец сотрудники разошлись, и только теперь Гребешков мог приняться за дело. А дела было много. Накануне он подал Петухову заявление и договорился с ним о своём уходе из комбината с обязательством закончить предварительно все дела с накопившимися жалобами.

На столе Гребешкова стоял железный бумагодержатель в виде собачьей головы. В пасти собаки была зажата устрашающе толстая пачка жалоб, в которых Семен Семенович должен был разобраться, прежде чем он окончательно распрощается с комбинатом.

Честный Гребешков энергично и добросовестно взялся за дело, но с первых же шагов наткнулся на непредвиденные трудности.

Выдернув верхнюю бумажку из железной пасти бумагодержателя, Семен Семенович прочитал и подчеркнул красным карандашом слова: «… второй месяц прошу срочно заштуковать мне пиджак».

— Действительно безобразие! — возмутился Гребешков и побежал в цех.

Старший мастер Пахомыч, обстоятельный старичок с сантиметром на шее и набором булавок во рту, долго изучал пиджак жалобщика. Наконец он аккуратно, плечом к плечу, сложил пиджак, вернул его Гребешкову, для улучшения дикции вынул часть булавок изо рта и огласил окончательный приговор:

— Штуковать надо…

— Штуковать! Штуковать! — радостно подтвердил Семен Семенович и опять протянул портному пиджак.

— Надо штуковать! — ещё раз уверенно повторил Пахомыч, но пиджака не взял.

— Так, значит, заштукуем, Пахомыч?

— Не имею права, — печально сказал портной. — На штуковку требуется специальное разрешение товарища Гусаакова… — И он зло выплюнул остаток булавок.

Гусааков сидел в стеклянном закутке, который служил ему кабинетом, и решал кроссворд. Он делал это неохотно, только для того, чтобы занять время. Увидев Гребешкова, он радостно отложил никак не поддававшееся расшифровке «приспособление для сидения» из четырёх букв, начинающееся на «с» и кончающееся на «ул», и быстро осмотрел пиджак.

— Дырка-щелка! — радостно отметил он.

— В том-то и дело. Штуковать надо, товарищ Гусааков.

— Штуковать? По штуковке план уже выполнен. Вот если бы его чистить-красить…

— Красить его не надо, — мягко возразил Семен Семенович и умоляюще посмотрел на Гусаакова. — Как же быть? Клиент сегодня должен прийти, а мы тянем и тянем…

— Да, да, получается волынка-волокита! — вздохнул Гусааков. — Попробую согласовать с начальством. Подожди здесь.

Петухов выслушал сообщение своего заместителя и укоризненно покачал головой.

— Ты думаешь, нужно штуковать? — спросил он с плохо скрываемой иронией.

— Но если дырка… — Гусааков беспомощно развёл руками.

— Штуковка — дело трудоёмкое. Перевыполнишь ли штуковкой план, товарищ Гусааков? — Голос Петухова стал печально-задумчивым, он как бы затуманился от воспоминаний. В нем далёким эхом послышались отзвуки скандала в транспортной конторе, с поста директора которой Петухов был смещён после невыполнения годового плана. — Нет, товарищ Гусааков, штуковкой плана не перевыполнишь!

— А чем же его перевыполнишь, товарищ Петухов?

— Нажимай на пришивку пуговиц, товарищ Гусааков! — и, пресекая возможные возражения, Петухов встал за столом, явно давая понять, что разговор окончен.

Уже по лицу Гусаакова Семен Семенович догадался о результате переговоров. Он вздохнул и, не глядя на Гусаакова, снова навалившегося на «приспособление для сидения», вышел из стеклянного закутка. В приёмном зале его уже ждал владелец злополучного пиджака.

— Мне зайти на той неделе? Да? — обречённо спросил он. — Только нехорошо получается, — развёл он руками. — Пиджак я автогеном прожёг, потому что торопился выполнить задание. А вот починить его мне никто не торопится…

Гребешков на секунду задумался. Он посмотрел на пиджак, на клиента, на толстую пачку жалоб.

— Нет, — твердо сказал он. — Мы с вами не будем ждать неделю… Ни в коем случае! Мы не имеем на это права. Ни вы, ни я.

Решительно, почти величественно он откинул занавеску на двери, ведущей в цех, и скрылся за ней. Через секунду он вновь появился в зале с иглой в руках. Он нёс иглу осторожно и торжественно, как светильник. И действительно, в ярком солнечном луче игла сверкала, словно бенгальский огонёк, и, казалось, освещала улыбающееся лицо Гребешкова.