Стакан воды

— До свидания, Федор Павлович, — слышит он и вдруг понимает, что голос ему знаком. Конечно, это Катя! Он не узнал её. Она опять переменилась, она все время меняется.

Он выбегает на лестницу, но девушка ушла. Нет, не ушла — растаяла, исчезла. Он зовёт, кричит, заглядывает в пролёт лестницы — её нигде нет.

Он вскрывает телеграмму и читает:

«Баклажанскому Федору Павловичу

Приглашаем вас сегодня в два часа дня на осмотр и обсуждение скульптурной композиции Баклажанского...»

Не успев дочитать адреса и даты, Баклажанский оказывается на широком проспекте раньше, чем успевает сообразить, как он туда попал.

Этот проспект кажется ему одновременно и чужим и знакомым. Он похож на ту его старую улицу, как сын бывает похож на мать, — что-то общее угадывается в чертах, но он моложе, хотя он уже и перерос её.

Вдруг в перспективе улицы он отчётливо видит Катю. Ему кажется, что впереди мелькают её пепельные волосы, и он бежит за ней, но никак не может догнать. Он толкает прохожих, и они удивлённо и чуть укоризненно улыбаются.

Наконец он догоняет её, заглядывает ей в лицо, но девушка оказывается совсем не Катей.

Чтобы как-нибудь выйти из неловкого положения, смущённый Баклажанский задаёт первый попавшийся вопрос:

— Простите, вы не скажете, какое сегодня число?

— Пятнадцатое июля 2155 года, — улыбаясь, отвечает девушка. — Вас уже ждут, — вежливо добавляет она и показывает скульптору на дверь с золотой надписью: «Вход».

— Высшее художественное объединение дарований, — по привычке расшифровывает скульптор.

Мраморным эскалатором поднимается Баклажанский наверх, входит в дверь и видит заполненный пародом огромный зал, ярко освещённую эстраду и кафедру.

Выработанный ещё двести лет назад безусловный заседательский рефлекс действует мгновенно и автоматически. Повинуясь ему, Баклажанский уверенно входит в зал, не раздумывая идёт к президиуму и привычно поднимается на трибуну.

В этот момент к кафедре поворачивается председательствующий.

— Кто будет говорить первым? Ах, вы?! Очень приятно! — говорит он и, не дожидаясь ответа, восклицает: — Пригласите, пожалуйста, мраморных людей.

Баклажанский в растерянности смотрит на медленно открывающуюся дверь. В тёмной пропасти входа возникают три мраморных углекопа. Их бородатые лица чем-то знакомы скульптору. Каменными шагами командоров, в ногу, идут они через зал. Они останавливаются неподалёку от кафедры. Где он видел их раньше? Нет, он не может вспомнить!

 

— Ваше слово! — обращается к нему председательствующий.

Баклажанскому не по себе... Он совершенно не готовился к выступлению. И почему-то ему не хочется говорить об этих мраморных людях. Но раз уж он оказался на трибуне... Нет, придётся говорить! Но что? Нужно хоть расспросить их поподробнее...

— Время рождения? — задаёт он вопрос.

— Сорок пятилеток назад,— хором отвечают мраморные углекопы.

— Происхождение?

Каменные молодцы совещаются и коллективно докладывают:

— Дворники.

— Основное занятие?

— Отображение эпохи.

— Семейное положение?

— Статуи мы... — смущаются молодцы.

— Кто знает, как они сюда попали? — обращается к залу Баклажанский.

К столу выходит молодой, лет двадцати, светловолосый потомок.

—Я шёл вчера по парку культуры и отдыха, — говорит он. — Они стоят на газоне. Я спрашиваю: «Что вы здесь делаете?» Они говорят: «Отображаем!» — «Что именно отображаете?» Отвечают: «Что надо, то и отображаем». Спрашиваю: «Кто вы?» Отвечают: «Мы социальные типы». — «Точнее!» - - «Мы обобщённые образы людей первых пятилеток!» Вот я и привёл их сюда. По-моему, они самозванцы!

Рядом со светлоголовым юношей появляется стройная молодая женщина. При виде её смутные воспоминания охватывают Баклажанского. Золотистые веснушки кажутся ему знакомыми. Но нет, он не может узнать её.

—Я свидетельствую, — звонко говорит она. — Они клеветники! Они выдают себя за людей великого времени. Но этого не может быть. Мы знаем, что оставили нам люди двадцатого столетия. Эти трое не способны ни на что подобное. Они лгут!

— Продолжайте! — обращается председательствующий к Баклажанскому.

Федор Павлович неохотно встаёт и, чтобы оттянуть время, неопределённо и патетически восклицает:

— Что говорят нам эти статуи?!

— Десяточку! — разом ухмыляются три каменных молодца.

— Они ничего нам не говорят, — вопреки очевидности, продолжает Баклажанский. — Но, может быть, они не виноваты?

— Правильно! Кто их создал?—кричит с места светловолосый юноша.

— Пусть покажут! — вторит ему девушка.

— О нет! Не надо! — инстинктивно пугается Баклажанский. Он готов спрятаться за кафедрой.

— А мы их всё-таки спросим, — улыбается знакомая незнакомка. — Кто вас создал, каменные гости?

— Эвон! — говорят мраморные мужики и одновременно показывают бородами налево.

Баклажанский вглядывается и с облегчением замечает сидящего отдельно от всех человека. Он одет в мосторговский бронзовый плащ. Лицо его закрыто руками.