Сталь Императора

— Эти письма, — он протянул пакет, — должны попасть на стол Трепову. Вариант «нашёл на улице» — исключается.

— Что там?

— Переписка вдовствующей императрицы со своей сестрой, творчески переработанная. Вроде бы ничего особенного, но в свете последних событий — подействует, как красная тряпка на быка. Надо, чтобы узурпатор своими руками сам уничтожил всех своих родственников. Датская выскочка — самая опасная из них, поэтому с неё и начнем.

— Тогда, Ваше Сиятельство, у меня для вас тоже есть послание — это телеграфное сообщение для Трепова из Марселя. Перехватить и спрятать удалось чудом, но расшифровать так и не получилось.

— У Трепова есть агент в Марселе? Очень любопытно! Ну что ж, благодарю, Жорж. Письмо попробуем расшифровать. А ты, мой мальчик, должен «взломать» семью узурпатора. Сейчас очень удачный момент — комплоты составляются в каждом втором салоне, счёт заговорщиков пошёл на тысячи, и тут наша скромная информация, подтверждающая его печальное положение — он всему поверит.

В это же время. Мюнхен.

— И не уговаривайте меня! Ничего не хочу слышать! Едем! — Ленин хлопнул ладонью по столу и энергично потёр руки. — Неужели вы не понимаете, товарищи, что в такой момент я просто обязан быть с народом! Революция — это не ярмарка, на которую «хочу — иду, не хочу — сплю». Так можно всю нашу борьбу проспать, а вместе с ней — всю жизнь.

— Буржуазная революция, — вполголоса попытался поправить вождя Красин.

— И что? — запальчиво возразил Ильич. — Сегодня — буржуазная, завтра — пролетарская. Главное — не пускать процесс на самотёк! Не стесняться подбрасывать хворост в костёр мировой революции! И я решительно не понимаю, как это можно делать тут, за тридевять земель от баррикад!

— Владимир Ильич, — не сдавался Красин, — там нет никаких баррикад. Вооруженное сопротивление властям оказали только военные части, и они никакого отношения к трудящимся не имеют. Это гвардейский бунт, а не революция!

— Нет, так будут! — Ленин наклонил голову, как бычок. — «Царь-батюшка» своей кровавой расправой над безоружными рабочими сам толкнул народ на баррикады и дал им первые уроки борьбы. Они не пропадут даром. Социал-демократии остается позаботиться о возможно более широком распространении вестей о петербургских кровавых днях, о большей сплоченности и организованности своих сил, о более энергичной пропаганде давно уже выдвинутого ею лозунга всенародного вооруженного восстания.

Ильич явно закусил удила и его несло по волнам мечты о ненавистном российском государстве, разбитом вдребезги, и о построенном на его месте первом в мире бесклассовом обществе без армии, чиновников и жандармов. А тут такое везение — что-то не поделившее правящее сословие само создало идеальные условия для восстания! Настоящий революционер не имеет права упускать такие подарки! Это удачное стечение обстоятельств надо превращать в полноценную гражданскую войну против самодержавия.

— Революция есть война. Это — единственная законная, правомерная, справедливая, действительно великая война из всех войн, какие знает история. Она ведется не в корыстных интересах кучки правителей и эксплуататоров, как все другие, а в интересах массы народа против тиранов, в интересах миллионов эксплуатируемых и трудящихся против произвола и насилия.

Красин откровенно загрустил. Ему, только что приехавшему из России, было понятно, что никакие десятки миллионов трудящихся сейчас никуда не поднимутся — количество «плюшек», свалившихся на них за последний месяц, ставили под огромный вопрос необходимость хватать оружие и идти убивать царя… Но открыто возражать Ленину — значит идти против линии ЦК. Красин, только что кооптированный в высший партийный орган, не мог себе этого позволить, а значит, вынужден был молча переносить энтузиазм членов заграничного бюро, застоявшихся без большого дела, но даже близко не представляющих, что сейчас творится в империи.

— Никакие строгости, никакие запреты не остановят городские массы, осознавшие, что без оружия они всегда, по любому поводу, могут быть доведены правительством до расстрела, — продолжал Ленин, с каждым словом заводясь всё больше. — Каждый поодиночке будет напрягать все усилия, чтобы раздобыть себе ружье или хоть револьвер, чтобы прятать оружие от полиции и быть готовым дать отпор кровожадным слугам царизма. Как говорится, всякое начало трудно. Рабочим было очень тяжело перейти к вооруженной борьбе. Правительство их вынудило. Первый, самый трудный шаг сделан… (*)

«Всё, решено! — думал про себя Красин, — надо найти какой-то благовидный предлог для беседы с этим сумасшедшим монархом и аккуратно прозондировать почву — имеет ли силу приглашение, сделанное им в Баку?»

— Леонид Борисович! — требовательный голос Ленина вырвал инженера из собственных мыслей, — вы у нас единственное лицо, допущенное к душевнобольному царю, не так ли?

Красин пожал плечами, демонстрируя отсутствие информации о столь непубличных сведениях.